– Вы не рассказали ей о том, что произошло?
Ирина вздохнула:
– Как я могла ей рассказать? Как? Прийти к ней в дом, и заявить, что сынок ею успешно пользуется в своих низменных целях. Да разве она такому поверит! Да даже если бы поверила! Это же убьет ее. Я бесконечно далека от каких-либо позитивных чувств к ней, но убивать ее или смертельно ранить я не хочу. Не могу. Вот скажите, вы бы сказали?
– Не знаю, – искренне засомневалась попутчица. – Не знаю… С одной стороны, вроде надо сказать, нужно же прекратить этот кошмар. С другой – я очень хорошо вас понимаю. Действительно, как ей такое скажешь.
Лайнер тяжело коснулся посадочной полосы, подпрыгнул пару раз и уверенно покатился по бетонке.
– Вы уж простите, что вылила на вас столько грязи. Мне ведь, как оказалось, даже поговорить не с кем. Ни друзей, ни родных… Да и разве такое близким расскажешь? Чревато будущими осложнениями: нет-нет, да и напомнят. Впрочем, как я уже сказала, напоминать мне будет абсолютно некому. Разве только вы. Но вы меня не знаете, я вас тоже не знаю. Да и недолго мне осталось. Я ведь не просто так лечу. Я все для себя решила. Хочу увидеть любимых в последний раз. Они ведь наверняка сейчас в Ялте. Как обычно, всей семьей. Только вместо меня теперь другая. Я не буду им мешать, я только посмотрю на них, налюбуюсь ими напоследок. А потом, когда они уедут, я останусь здесь. Навсегда…
И так она произнесла это «навсегда», что любому, самому тупому слушателю стало бы понятно, какой смысл она вложила в это слово.
– Ну зачем же так сразу «навсегда», – попыталась было подкорректировать ситуацию попутчица. – Еще не все потеряно. Вот вы расскажите все это Сергею. Если он вас любит, то все поймет и простит.
Ира усмехнулась:
– Правильнее будет сказать в прошедшем времени: любил. Да, он действительно меня любил, но я сама, своими собственными руками все разрушила. И я уже не виню Ларочку – я сама во всем виновата. В конце концов, она меня всего-навсего провоцировала, а принимала решения и совершала отвратительные поступки я сама. Да и не смогу я ему это сказать. И никому другому не смогла бы. Ни единому человеку, кто знает меня. Как же, Ирина Русакова, вся такая положительная, такая сильная, уверенная в себе, такая правильная, и вдруг самостоятельно, собственной дуростью пустила жизнь под откос? Нет, мне легче умереть, чем предстать перед ним такой глупой и беспомощной. Так что все решено. Спасибо вам за попытку спасти меня от последнего необдуманного шага. Да и не вздумайте винить себя в моей смерти – вы-то тут при чем, вы ведь абсолютно посторонний мне человек. Да и, положа руку на сердце, я и так задержалась на этом свете. Я должна была умереть восемнадцатого апреля прошлого года, так что уже год и три месяца я, можно сказать, живу на этом свете обманом. Искренне спасибо, что выслушали, мне хоть чуточку стало легче. Теперь я без проблем продержусь недельку на плаву. А потом у них закончится отпуск и… у меня закончатся земные страдания.
Ира улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы и начала собираться. Взяла с колен книгу, всю дорогу так и пролежавшую на них, хотела было уложить ее в дорожный саквояж. Но попутчица вдруг ловко выхватила ее из Ириных рук, открыла титульный лист. Откуда-то в ее руках возникла ручка. Красивым размашистым почерком написала:
«С искренними пожеланиями счастья и благодарностью за интересную историю. Обещаю превратить Ваш печальный опыт в науку для остальных дам. Следите за новинками: Ваша история в моем изложении будет называться «Побочный эффект, или умей сказать «Нет!»». И никогда не говорите «никогда» – вот увидите, все еще будет хорошо! Тамара Никольская»
С улыбкой протянула книгу Ирине.
Та, прочитав ровные строчки, лишь ахнула:
– Вы?… Так вот почему мне все время казалось, что я вас знаю! – перевернула книгу – так и есть, на обратной стороне красовалось фото попутчицы. И ведь сколько раз вглядывалась Ира в это лицо, сколько раз обращалась к любимой писательнице за советом – естественно, мысленно. Но это знакомого человека легко узнать на фотографии. Незнакомого же по фото – совсем непросто.
Никольская мило улыбнулась:
– Удачи вам, дорогая! Если угодно, примите совет: поговорите с мужем!
– В этом уже нет необходимости, – раздался голос с переднего сиденья.
У Ирины внутри все застыло: не может быть, этого не может быть. Он же…
– Ты же давно…
Ее голос предательски запнулся на полуслове, не сумев преодолеть противный комок в горле. Ирина чуть откашлялась и повторила попытку:
– … должен быть в Ялте, – Она смертельно побледнела, поняв, в какое жуткое положение попала. Господи, зачем же она так разоткровенничалась?!! – Ты что, все слышал?
Сергей уже стоял рядом с ее креслом и тянул к себе ее саквояж:
– Ты же знаешь, я никогда не подслушиваю! Но вообще-то кое-что уловил, извини…
Ира смотрела на него испуганно снизу вверх, не в состоянии больше вымолвить ни словечка. Никольская с нескрываемым любопытством следила за развитием событий.
Ира с ужасом пыталась разглядеть второго пассажира переднего ряда. Сергей понял ее с полувзгляда:
– Не бойся, Маришки здесь нет. Она уже две недели отдыхает с бойфрендом. Вырос ребенок, мы ей теперь не нужны. Но я не выдержал и решил нагрянуть, проверить, чем они там занимаются. Нагрянем вместе – то-то для Маринки сюрприз будет!
– Она не поймет, – прошептала Ира сквозь слезы. – Она никогда меня не простит…
– Поймет, она у нас уже совсем взрослая.
Ира боялась задать самый последний, самый важный вопрос. Набрала побольше воздуха в грудь, и на выдохе спросила:
– А Женя?
Улыбка ненадолго покинула лицо Сергея:
– А Женя давно в прошлом. Я обнаружил у нее один маленький, но очень большой недостаток: она не смогла стать тобой.
– Вы развелись, – с надеждой вздохнула Ирина.
– Да мы и не женились. И давай больше об этом не говорить, а? Ни о моем прошлом, ни о твоем. Мы оба наделали ошибок, оба виноваты. Я, дурак, знал ведь твою подлую Лариску, а почему-то поверил. Так что виноват не меньше тебя. Забыли, ладно? Идем скорее, Маринка ждет.
Довольная финалом, Никольская продолжала сидеть в кресле, мечтательно улыбаясь с закрытыми глазами.
На следующий же день после известных событий Вадим уволился. Еще несколько раз Ирине довелось с ним увидеться, чтобы расстаться официально. Вот тут она и оценила его некоторое благородство: спасибо, что перед свадьбой настоял на брачном контракте, так что Ирине удалось хотя бы в материальном плане не пострадать от этого брака. Последний раз они встретились в том же районном загсе, где и зарегистрировали не так давно отношения. Больше в Ириной жизни он не появлялся.
Один раз позвонила Паулина, интересовалась причиной развода. Мол, мальчик очень переживает, ему так плохо, даже пристрастился к бутылке: выпивает чуть не каждый вечер, бедняга, правда, понемногу. Ира так и не смогла ей ничего рассказать.
Софья Витальевна умерла в самом конце лета. Трест выделил своей сотруднице материальную помощь – в наше время похороны, увы, весьма недешевое «удовольствие». Сразу после этого печального события в тресте сократили должность заместителя генерального директора по экономике, таким образом должность секретаря несуществующей штатной единицы сокращалась автоматически с выплатой бывшей сотруднице выходного пособия в размере трехмесячного оклада. Той же датой в штатном расписании появилась новая должность – финансовый директор, на которую была назначена Русакова Ирина Станиславовна с некоторым увеличением зарплаты. Теперь ей оставалось только подыскать себе нового секретаря.
Зеленый телефонный аппарат с красной трубкой выглядел нелепо на потертом ковре. Примостившись рядом с ним, Ларочка размазывала слезы по щекам и выкрикивала в пространство ругательства.
– Старая сука! Почему ты умерла?! Я могла бы оформить себе пособие по уходу за инвалидом. А ты взяла и сдохла в самый неподходящий момент! И никого нет рядом! Никого!
Периодически она хватала трубку молчащего телефона и кричала в нее:
– На кой хрен мне этот телефон, если мне никто никогда не звонит, а сама я могу позвонить разве что в справочное бюро! Старая ты сука, предательница…
