Мы, не стесняясь, угощаемся прямо со столика. Все потрясающе вкусно. Говорим о чем угодно, только не об архитектуре. Потом поглощаем полторта и осушаем бутылку отменного шампанского «Мадам Клико» 1977 года.
В приподнятом настроении Брис показывает мне потом готовую квартиру. Да, я ошиблась в этом мужчине. Он совсем не стремится к поспешной акции на храмовом стуле. Хочет быть рядом, хочет говорить со мной, может, и вправду влюблен, время от времени его рука как бы невзначай ложится мне на плечо. От его тела я таю, и мне приходится сдерживаться, чтобы не броситься ему на шею.
Частная коллекция, однако, оставляет меня равнодушной. Картины второсортные, посредственный модерн, за который явно переплачено втридорога. Большинство картин через пятьдесят лет ничего не будет стоить. Но это его дело. Зачем портить человеку настроение? Главное, ему нравится!
— Хотите взглянуть и на мою спальню? — неожиданно, как бы между прочим, спрашивает Брис, будто это его вовсе не интересует. — Ее оборудовала моя жена, абсолютно самостоятельно, без помощи нашей общей знакомой Глории Мане. Ведь мы хотели поговорить об архитектуре, вы не забыли?
— С удовольствием, — соглашаюсь я и кладу ладонь на его руку. — Ваша спальня меня даже очень интересует!
И я не кривлю душой. Во-первых, я хочу посмотреть, что там натворила мадам Рено, а во-вторых, меня всегда притягивало таинство отношений между мужчиной и женщиной. Стоит бросить взгляд на постель — и мне все будет ясно. Моя профессия сделала из меня эксперта. В данном случае я предполагаю обычную кровать шириной метр сорок и нормальную половую жизнь два-три раза в неделю. Думаю, Брис на большее не потянет. Он медленно, выразительно глядя на меня, открывает дверь.
Боже! Что это? Такой гигантской кровати я в своей жизни не видела! Она смотрится почти вульгарно: широкая и плоская, как пустыня Гоби, занимает треть всей комнаты. И повсюду розы! Красные, желтые, розовые, белые. В изголовье и в ногах, на подушках и покрывале из набивного хлопка. Справа и слева от кровати стоит по круглой тумбочке, расписанной розами. На каждой — фотография в белой рамке: слева Брис, справа его жена.
Блестящая идея!
Кровать, видимо, так велика, что забываешь, кто на другом конце. Бедного Бриса можно только пожалеть! На такой кровати не может быть истинной близости.
— Красиво? — спрашивает хозяин и подходит почти вплотную ко мне. Я молча киваю и разглядываю желтые шторы с розовым узором. Взгляд падает на ковер: сотни роз на желтом фоне. Миллионы чайных роз на обоях. Лишь потолок белый. Правда, на нем большое мокрое пятно. Что? Мыслимо ли такое в сверкающей стерильностью и новизной квартире?
— Надо мной монтировали ванну, — поясняет Брис, перехвативший мой взгляд, — и прорвало трубу.
Но сегодня, как утверждает консьержка, уже все починили!
Молча киваю. Я будто в каком-то дурмане. От всех этих бесконечных роз у меня кружится голова, и я опускаюсь на край постели. Брис тут же садится рядом и обнимает меня за талию, крепко прижимая к себе. Ощущать его стальные мускулы непривычно, но в этом что-то есть.
— Тиция! — жарко шепчет он мне в волосы. — Наконец-то! Вчера я всю ночь думал о вас, лежа в этой постели. И вот вы здесь, я не верю своему счастью!
Он опрокидывает меня на покрывало с розами. Оно новое, мягкое и еще пахнет фабрикой. Подносит свои губы к моим и начинает меня целовать. Неплохо! Сердце его громко колотится, однако язык твердый и острый, губы тоже не слишком мягкие. Целуется он не очень искусно, как-то лихорадочно. Видно, мало практики у славного рыцаря.
К тому же все происходит слишком стремительно. Не успев поцеловать, уже ложится на меня. Брис тяжелый, и его твердый предмет упирается мне в бедро. Он выше Томми, но ниже Фаусто и вполне прилично оснащен.
— Брис, — подаю я голос и делаю попытку встать, что мне не удается, — не пойти ли нам лучше в комнату для гостей?
— Почему? — удивленно спрашивает Брис и отпускает меня.
— Потому что скоро вы будете спать здесь со своей женой. Я нахожу это непорядочным по отношению к ней. Мой отец всегда говорит: не надо гадить в собственном гнезде.
— Гадить? — возмущенно восклицает Брис. — Тиция, богиня! Что за безобразное слово? О чем вы? — Он неистово целует меня в шею. — Мы не гадим! Мы освящаем это ложе! Мы привносим в эту кровать частичку божественного, райского, и я хочу…
— Вы хотите вспоминать об этом, когда рядом буду лежать не я, а снова ваша жена!
— Точно, — с обезоруживающей прямотой подтверждает Брис. — Откуда вы знаете?
— Просто я знаю мужчин! — отвечаю я с загадочной улыбкой.
— Пожалуйста, не думайте дурно обо мне, Тиция! Не судите поспешно. Позвольте вам объяснить: я страстная натура. Люблю все прекрасное, возвышенное. А моя жена… Поймите, мы женаты девятнадцать лет. Страсть не живет так долго. Нет взлетов, нет исступления… Я вам признаюсь честно: между мной и ею ничего нет. Мы больше, не занимаемся любовью!
— С какого времени? — ошеломленно спрашиваю я.
— С рождения нашего последнего ребенка. Уже пять лет.
— Пять лет! Но почему?
— Потому что она больше не хочет. Детей у нее достаточно, по ее словам, и она не хочет больше рисковать,
— А любовь?
— Любовь прошла.
— Как вы это выносите? — сочувственно спрашиваю я. Бедняга. Пять лет презрения. А я волнуюсь из-за пары недель. Брис гладит меня по голове.
— Плохо! Вначале это было чудовищно. Весь первый год был для меня катастрофой! Каждую ночь я спрашивал ее и каждую ночь слышал в ответ «нет. Всегда „нет“! Можно я тебя хотя бы обниму? — Нет! Можно лечь к тебе? — Нет! Можно поцеловать? — Нет! Оставь меня в покое!
— А потом что?
— Потом я больше не спрашивал. Никогда! Вам не из-за чего терзаться угрызениями совести! Вы ничего не разрушаете. Это наша постель. Она принадлежит вам, Тиция! Вам и мне! Это наше розовое ложе. Теперь вы меня понимаете?
Я понимаю его.
Жена стала его матерью, а мать не спит со своим ребенком.
Девятнадцать лет в браке! Да, это непросто. Иногда все идет хорошо, но чаще — нет. Обычно любовь уходит, тело хиреет, душа охладевает. Глаза больше не блестят. Чувствуешь себя непривлекательным. И если такое состояние продолжается, заболеваешь. Или становишься импотентом!
Если только ты не сопротивляешься и не любишь на стороне.
Очевидно, это и проделывает мадам Рено. Потому что на фотографии где-то далеко-далеко, на другом конце увитой розами кровати, она смотрится свежей и бодрой. И смотрит на меня очень бойко сверху вниз карими, совсем не глупыми глазами. У нее красивые белокурые волосы и алый чувственный рот. Смотрите-ка, она того же типа женщина, что и я!
