Я не решилась согласиться.
Артем разговаривал с Батыром недолго, и мы с Верой вышли с кухни, когда он положил трубку на рычаги — бережно, как укладывают в кроватку уснувшее дитя:
"Жанар уехала сегодня днем и забрала с собой сына, Тимурчика. Она больше года была в «Космее». Батыр не возражал — никому не было плохо. Да и некогда было Батыру…" — Артем потер глаза руками.
… Жанар оставила записку — ровные строчки ни разу не выехали за воображаемые поля. Они с Тимурчиком уходят в «Космею» навсегда, это будет их подлинный дом, а осточертевший особняк Батыр может оставить себе! Впрочем, Жанар не погнушалась выгрести содержимое домашнего сейфа — и Батыр переживал не только за сына, но и за деньги. Никто не знает, каких стараний и трудов стоило Батыру наполнить эту заводь до краев. Теперь внутри валялись четыре скромные пачки, и Батыр чувствовал себя отброшенным в прошлое на десять лет, когда он, нищий обитатель общаги, лежал на кровати с панцирной сеткой и жадно мечтал о будущем…
Батыр был наделен цепким, паучьим умом и всегда умел четко сформулировать претензии и требования к жизни. Вот почему случайную встречу с человеком по фамилии Зубов студент Темирбаев немедленно отнес к судьбоопределяющим. Он чуял — этот надменный красавец с замашками утонченного извращенца сможет оживить самые смелые мечты Батыра. Картонный домик станет каменным особняком, на пальцах вспыхнут бриллианты, а рядом с ним будет Жанар. Накрепко вцепившись в Зубова, Батыр следовал за ним в самых безумных аферах, предвидя скорое богатство кумира. Попутно казах учился у Зубова цинизму, стилю и беспримерной энергии: он примерил все маски, носимые покровителем, и с каждым днем все яростнее верил в его звезду.
Вскоре Зубов вправду взлетел, а крох с его стола вполне хватало скромному вассалу. Мечты сбывались в порядке строгой очереди: Батыр купил старинный особняк и провел там сногсшибательный ремонт. Потом — свадьба с Жанар, потом — ее любовь: году на третьем, когда уже родился Тимурчик, жена в самом деле полюбила мужа.
Батыр похудел, став похожим на богатого японца, он даже усмехаться умел теперь с восточной жесткостью — специально отработанной перед зеркалом старинной работы. Он нравился себе все больше, и преданность Зубову росла в нем с каждым днем. Батыр выполнял все приказы депутата и все его капризы, в такие минуты он будто бы превращался на время в своего бога — но потом, без сожаления и зависти, возвращался в скромный мир, к горящему камину и любимой Жанар.
Именно Батыр нашел Лапочкина, именно он избавился от него, когда тот посмел шантажировать Антиноя Николаевича. Батыр беспрекословно исполнял волю депутата, не задумываясь, зачем Зубову понадобилось сводить счеты с православным епископом. Батыр помнил всплески странной религиозности Зубова, но даже эта стыдная слабость не отвращала от Зубова — Батыр верил ему как истинному и единственному богу.
И вот теперь бог уезжает. Всем сказано, что в Москву, что целое министерство восторженно ожидает Антиноя Николаевича. Только Батыр, сеявший в городе эти слухи, знал, что в столице депутата точно не будет. И что распоряжения Зубова касательно николаевского имущества выглядят очень странно: они походят более всего на завещание, составленное в больном уме и нетвердой памяти. Самое главное — Зубов не берет с собой Батыра. "Каро мио, мы должны расстаться — или ты хочешь, чтобы я таскал тебя за собой, как беглый каторжник — свои цепи?" Депутат щедро одарил Батыра на прощание и велел "забыть о хозяине до времени, а время наше придет совсем скоро, мой верный пес".
На «пса» Батыр не обижался, он вправду тосковал о хозяине по-собачьи. Теперь, когда Жанар смылась из дома с деньгами и наследником, Батыр чувствовал себя совсем брошенным, умел бы — завыл на луну. Вот тут он и позвонил Артему Афанасьеву. Батыр очень рассчитывал на его помощь, она ведь по его части, правда?
Артем нашелся почти сразу и строго потребовал от бывшего соседа по общаге "сидеть дома и быть на связи".
Человек, сказавший эти слова, мало напоминал прежнего Афанасьева мечтателя с крестиком на шее.
"Ты зачем пришла? — напустилась на меня Вера. — Вдруг они вернутся?"
"Не могу одна. Там ужасно, там всего его вещи… Игрушки… А здесь работа…"
"Какая теперь работа!" — Вера бросила карандаш в стену. Генерал все не звонил, а Вере, наверное, мешали мои слезы, хоть я старалась всхлипывать как можно тише. Вера пыталась читать полосы, но, даже с первой не покончив, отправилась в буфет за коньяком.
Генерал Борейко позвонил сразу после, как его дочь разлила по рюмкам. Не дожидаясь окончания разговора, Вера дублировала каждое слово отца.
"Соседняя область. Дом отдыха "Березовый лес"… Пятидневный семинар с практическими тренингами. Детей оставляют до лета — в рамках программы. Четырехразовое питание, игры на свежем воздухе…"
"Игры?" — я взревела, как медведица, и Вера возмущенно замахала на меня руками.
"Там много детей, сорок два человека, что интересно — ни одной девочки. Возраст — не старше пяти лет, самому маленькому восемь месяцев. Петр Лапочкин в списке, сопровождающая — бабушка, Ругаева З.П., пенсионерка 1941 года рождения".
"Бабушки с детьми имеют право свободного передвижения по миру", задумчиво сказала Вера.
"Если родители не возражают. Я еще успею на вечерний автобус".
"Глаша, что ты сделаешь, одна? Они даже не пустят тебя в этот свой «Лес»! Подожди, может, отец сможет отправить людей".
"Верочка, ты не понимаешь! Пусть только посмеют не впустить!"
Соседняя область начинается в сотне километров от Николаевска, и места те мне знакомы — приснопамятный Краснокозельск, где жил теперь наш отец, географически принадлежит соседней области. В Николаевске этот край называют "сибирской Швейцарией", потому что здесь много чистых озер, ровных лесов, есть горы и как следствие всем этим красотам — санатории с домами отдыха.
Ввалившись в переполненный последний автобус до Соседска, я простояла на ногах три часа, принимая на себя все повороты, благодарная водителю за грубую езду: она не позволяла утонуть в страшных мыслях. Автовокзал был здесь большим и светлым, как детские мечты о взрослой жизни.
Я сунулась в полуоткрытое оконце «Роспечати», и милая тетка в очках, лежавших на груди, как на стуле, объяснила мне дорогу до "Березового леса". "Совсем недалеко, доча, не забудь сойти на втором повороте после магазина". Мне опять повезло, последним пассажиром я влетела в поздний автобус.
Водитель этой колесницы был сумрачен, курил злобно, будто у него имелись личные счеты со своими легкими. Он не без шика притормозил у своротки к санаторию — в свете фар тянулись в небо лубочные березки и весело резвились буквы на вывеске: "Березовый лес".
