Из кухни снова доносятся аппетитные запахи выпечки, и я уверенна, Люба сегодня нас удивит изумительными десертами. Полина Андреевна выглядит превосходно: шифоновое легкое платье в мелкий горох, высокая прическа и бежевые туфли на устойчивом мощном каблуке создают образ истиной леди. На ее лице мягкая улыбка, мимика подвижна и расслаблена, а движения суетные и неравномерные. Женщина волнуется, но это волнение вызвано положительными переживаниями. Сегодня Полина Андреевна — не затравленный щенок, а счастливая мать, радующаяся за сына.
Обостренные первоначальные эмоции поутихли, оставляя после себя приятное послевкусие. Атмосфера вполне дружелюбная и расслабленная, а все потому, что в гостиной кроме Данилы остались одни женщины. Десять минут назад Иван Сергеевич скрылся в своем кабинете, и я мгновенно выдохнула и расслабилась. Какой все же неприятный человек с угнетающей аурой.
Максима так и нет. Я была уверенна, что такое событие он не мог пропустить и искренне надеялась встретить его здесь. Но такой исход событий лишь подтверждает мои наблюдения- Максим и Данила не близки, точно так же, как и Максим с отцом. А вот отношения старшего брата и Ивана Сергеевича я пока определить не могу. Но всего лишь на миг я заметила легкое потепление в глазах сурового Ивана Сергеевича, когда Данила уверенным голосом сообщил: «Мы хотим пожениться».
Снова непроизвольно улыбаюсь. Да я практически весь вечер улыбаюсь. Я безумно счастлива!
Мой телефон пиликает, оповещая о входящем сообщении. Спешу скорее открыть, надеясь увидеть послание от НЕГО. Но это не он. Открываю прикреплённое фото и снова улыбаюсь. В сообщении от мамы прикреплено фото перепачканного в муке Никитки. Я знаю, что они лепят с бабушкой вареники. Мама приехала сегодня рано утром, чтобы посидеть с Никиткой, пока я буду здесь. Папа приболел, поэтому отправить Никиту к родителям я не рискнула.
— Саша, — я и не заметила, уткнувшись в телефон, как Данила оказался возле меня.
Наши глаза находятся практически на одном уровне, потому что я сижу в широком раскидистом кресле, а Данила в инвалидной коляске.
— А где… — кручу головой я.
— Она вышла в туалет, — не дав мне договорить, отвечает Данила. — Я хочу сказать еще раз спасибо.
— Перестань постоянно благодарить меня, — теперь уже я перебиваю парня.
— Нет, — отрицательно крутит головой Данила, — ты не понимаешь, это не просто спасибо, — он смотрит мне в глаза, — это СПАСИБО. Понимаешь?
Понимаю. Еще как понимаю. Но не считаю своей односторонней заслугой.
Я накрываю лежащую на коленях руку Данилы своей ладонью и слегка сжимаю, давая понять, что чувствую то, что он хочет сказать.
— Ты заслуживаешь счастья, — тихонько шепчу я.
— Как мило, — громкие хлопки ладоней друг о друга нарушают атмосферу этого вечера. — Мой старший брат оказывается жениться, а я узнаю об этом последним, ммм? Нехорошо, БРАТ, — цокает Максим, с особенной неприязнью выделяя последнее слово.
Смотрю на Максима, стоящего напротив, рядом с Любой. Только вот он смотрит не на меня, а на наши соединенные с Данилом руки. Мне хочется вырвать ладони, но Данила сильнее сжимает мои запястья и удерживает их в своих руках.
Атмосфера праздника молниеносно рассеивается, наполняя комнату удушливой духотой, как в знойный день перед дождем. Аура Максима в стократ разрушительней его отца. По телу растекается свинец, и я чувствую опасность, исходящую от Максима.
— Прости, но иногда я забываю, что у меня есть брат, — пожимает плечами Данила, при этом беззлобно усмехаясь.
Господи, да что происходит-то?
Все вокруг замолкают и наблюдают за разыгравшейся картиной. Любаша суетливо перекладывает обильно политые шоколадом профитроли на блюдо, а Полина Андреевна замирает в немом ступоре.
— Это взаимно, брат. Поэтому тебя я прощаю, а вот почему твоя будущая женушка не поделилась со мной такой прекрасной новостью, — переводит свои пылающие яростью глаза на меня, — когда, как лживая змея, извивалась подо мной, не понимаю. Пока ты долбанные стишки ей писал, она трахалась со мной, как шлюха.
Керамический поднос выпадает из рук Любы и разбивается на десятки осколков. Точно так же, как и мое сердце. Я не слышу вскриков Полины Андреевны, не слышу, что кричит Данила, я никого не слышу. Я словно в небытии. Где я? В аду?
В моих ушах бьет кровь, и она оглушает. Я не чувствую сердцебиения, потому что его нет, оно разбилось. Я умерла? Но в груди начинает давить и жечь, болезненно перемещаясь в левую руку, я чувствую. Значит я жива. Возможно, у меня инфаркт?
В мгновение, словно яркой вспышкой меня возвращает в реальность, и я уже слышу голоса и даже способна их идентифицировать.
— Умело притворялась наивным ангелочком, так легко запудривая мозги и затуманивая рассудок, — плюет в меня этот совершенно чужой человек с глазами разрушительной мглы.
— Закрой свой поганый рот, — орет Данила.
— А что, брат? Лучше скажи спасибо, что не дал совершить ошибку и жениться на алчной, лживой суке. Она поимела нас обоих, брат. Тебя окучивала ради денег, а со мной жестко трахалась.
Я не дышу. Мне не хватает воздуха, судорожно хватаю открытым ртом кислород, словно выброшенная на берег рыба. Меня начинает тошнить. Всё, что мне сейчас нужно, доползти хоть как — то до унитаза. Бессвязно мычу, когда ощущаю что-то мокрое на своем лице. От безостановочного мельтешения перед глазами начинает мутить еще сильнее. Почему всё кружится? Почему они все танцуют передо мной?
— Саша, Саш, — кто-то меня зовет.
Я хочу сказать, но меня что-то плотное душит, не давая произнести ни слова. Устало прикрываю глаза и чувствую, как щеки становятся обжигающе влажными. Это слезы. Я плачу? А разве я еще могу плакать?
***
Сижу на опущенной крышке унитаза в ванной, дышу в ладони, плотно прижатые к носу и рту. Это такая техника дыхания, при отсутствии кислородной маски или пакета для дыхания. И если я могу об этом думать, значит я разбилась не полностью.
Умываюсь холодной водой, наплевав на потекшую тушь. Смотрю в зеркало, облокотившись руками о раковину, и не узнаю себя: размазанная тушь, искусанные до крови губы, узкие отекшие глаза и пустой, совершенно безжизненный взгляд.
Понемногу прихожу в себя и на место аффекта приходит другое чувство. Чувство стыда. Прикрываю глаза и снова делаю глубокий вдох. Мне ужасно стыдно. Стыдно перед теми людьми, которые находятся сейчас за этой дверью и ставшие свидетелями моего унизительного падения. Ведь ниже больше падать просто некуда, когда тебя прилюдно выставляют шлюхой. Кажется, так он сказал.
Я хочу смыться вместе с водой в этом дорогом унитазе. Не хочу и не могу выйти отсюда. Это слово словно клеймо у меня на лбу, горит красными буквами. Мне кажется, если я выйду из своего временного укрытия, на меня будут тыкать пальцами и скандировать: «Смотрите, шлюха идет! Она- шлюха!».
Я до сих пор не понимаю причину произошедшего и сейчас я не в силах анализировать ее, возможно, я сделаю это позже, дома, одна, лежа в постели и уткнувшись в подушку, но сейчас меня разрывает на части от того, что мое личное, интимное, запретное выставили напоказ, обнажили, а потом надругались. Не могу поверить, что ОН сделал это. За что?
Горячие слезы вновь катятся по моему лицу, и я не в состоянии их остановить.
Тихий стук в дверь и еле слышное:
— Сашенька, — Полина Андреевна, — как ты там, милая?
Теперь они все знают и тоже считают меня шлюхой?
Я хочу уйти. Уйти из этого разрушающего жизни дома. Бежать от всех этих людей, приносящих друг другу боль и страдания.
Последний раз брызгаю в лицо водой и проворачиваю замок.
51.
Максим
Я не думал, что смогу ненавидеть кого-то сильнее, чем отца. Оказалось, могу. Только эта ненависть не вдохновляет, не побуждает сопротивляться, а убивает, мучительно, выкорчевывая все внутренности. Я ненавижу ее, искусную притворщицу.
