Я не мог похвастаться своей исключительной памятью. Многое из нее бесследно исчезало по прошествии какого-то времени, но я с уверенностью мог сказать, что точно помнил как Власов хвалился, что спит с Адовой. Помнил также, как хотел тогда морду ему начистить. За просто так... А потом, когда Настя рассказала мне о своей беременности, я вообще мечтал стереть этого петуха с лица земли.
Нет, я, конечно, замечал у Власова причуды, но у меня даже в мыслях не было, что он из... этих...
Так, стоп.
А чей тогда ребенок?
Я-то был уверен, что Маруся от Власова.
Вот только не надо плеваться!
Да, я козел. Будучи уверенным, что ребенок не имеет ко мне никакого отношения, я в угоду себе строил из себя заботливого папашу. Но, как я и говорил ранее, на то была причина. Рано или поздно я озвучил бы ее Насте.
И, кажется, этот момент настал.
Только я собрался с мыслями и раскрыл свой рот, как Настя опередила меня с вопросом:
— Ну а ты? Сколько у тебя было девушек? Наверное, сотни? — заметно оживилась она, а я, напротив, поник окончательно.
— Такого ты мнения обо мне, да? — отстраненно сказал. — Девушек действительно было много.
— А отношения? Ты любил хотя бы?
Было ясно, что Настя решила заболтать меня, лишь бы отвести от себя разговор. Ей куда интересней было рыться в моем грязном белье.
— Да. Я был влюблен, — встретился с ней взглядом, выруливая к дому. — Дважды.
Настя сжалась в комок, ей словно было неприятно это слышать, тем не менее она продолжила:
— И... почему же вы не вместе?
Припарковавшись у ворот, я заглушил мотор, затылком откинулся на спинку и, неотрывно глядя в ветровое окно, без каких-либо эмоций ответил:
— Я не мог. Одну из них я потерял по глупости, со временем чувства остыли. Я встретил другую, но она умерла семь лет назад. На этом мой лимит исчерпал себя.
Вот и подобрались к той самой причине...
Насте оствавалось задать буквально пару наводящих вопросов...
— О, боже! П-прости, — она пришла в смятение больше, чем следовало.
Она оцепенела, уставившись на меня взволнованным взглядом. Дьяволенок словно увидела во мне человека, нуждающегося в запоздалом сострадании.
— За что?
— Я не знала, что у тебя было такое горе. Мне не следовало заводить эту тему.
Настя была ошарашена таким поворотом дел, или же шок ее был связан с тем, что я так просто об этом говорил. С холодным равнодушием, леденящим тоном и постным выражением лица.
Я же был, как кремень. Потому что давно уже отпустил ее, свыкся с ее смертью. Зацементировал всю боль глубоко внутри себя, заделал пробоины, обесточил подачу эмоций.
Больше не болело нигде, не ныло ничего от чувства непреодолимой тоски и несправедливости. Все осталось в далеком прошлом. А я не тот человек, который предпочитает жить прошлым.
— Все нормально. Никто практически не знал. Мать по сей день думает, что Ульяна бросила меня и уехала в Англию учиться.
Настя охнула и поджала свои губы, понимая, что в сострадании я не нуждаюсь.
По причине возникшей неловкости последовала короткая немая сцена, где я мысленно посылал ей сигналы, чтобы она ни в коем случае не останавливалась, чтобы она выпотрошила мою душу наизнанку, потому что сам я не стал бы этого делать. Не смог бы своими же руками выковыривать из себя замурованное прошлое.
Находясь под моим тяжелым взглядом, Настя поерзала в кресле. Подогнула по себя ноги и сжалась в комок, будто ее мучил холод, но в салоне была достаточно комфортная температура. Это любопытство пробиралось сквозь нее наружу. Оно не давало ей спокойно усидеть на месте. Оно изводило ее, и меня тоже, но я ждал. Гипнотизировал ее прелестный профиль, рассматривал созвездия веснушек на молочной коже, а внутри себя беспокоился, что ее любопытство может сыграть со мной злую шутку.
Что, если ей будет интересней узнать о том, кем была первая девушка, а не то, что стало со второй?
— Как... как так вышло? — наконец спросила с отчаянной тоской и я позволил себе с облечением выдохнуть. Настя не подвела.
— Почечная недостаточность. Просто в один день почки отказали и ее не стало. Меня не было рядом, я был на сборах в Финляндии, — все с той же холодностью ответил.
Настя содрогнулась, в нерешительности протянула руку ко мне, но отчего-то передумала и тут же втянула ее обратно, после чего с сочувствием произнесла:
— Мне очень жаль.
Мне было двадцать на тот момент, когда я без памяти влюбился в Ульяну. Меня нисколько не спугнула ее болезнь. Напротив, я понял, что хочу быть с ней до конца.
Я был во всем осторожен с ней. Особенно в плане близости. О потомстве в то время я вообще не задумывался даже, но ее старший брат тактично предупредил меня, что будущего у нас с Ульяной нет как такового по целому ряду причин. Беременность была противопоказана ей. Это убило бы ее и ребенка, а на средства контрацепции полагаться было нельзя. Слишком рискованно. А я видел наше общее будущее, я грезил им, строил планы. Поэтому, чтобы обезопасить Ульяну, я принял для себя самое трудное и в то же время самое глупое решение в своей жизни. Наплевав на необратимость процедуры, я обратился к Артуру, а тот после долгих разъяснений сделал мне вазэктомию.
Короче, не могу я иметь детей. Я стерилен.
Вот именно поэтому я был уверен, что ребенок Насти не мой.
А Маруся находилась у меня дома только лишь потому, что я действительно посчитал ее своим счастливым билетом в будущее.
Я играл, и, как мне показалось, достаточно убедительно.
А теперь я запутался. Я уже ничего не понимал. В играх больше не было никакого смысла. И сожаление топило меня изнутри. Хотя я был уверен, что никогда не стану сожалеть о своих прошлых решениях.
Мне срочно нужно было пообщаться с Артуром. Ворошить прошлое, и слышать: "а я же предупреждал тебя!" мне не хотелось бы, но иначе никак.
Однако для начала мне надо было разобраться с Настей. Держать ее при себе с моей стороны было как минимум эгоистично. Я понял это только сейчас. К сожалению. Осознание пришло ко мне одновременно с сожалением. И они будто связаны друг с другом. А искать в этом взаимосвязь на данном этапе было сложновато для моего понимания.
— На-а-асть, — собравшись с духом, зову ее скрипучим голосом, который сам не узнаю.
Я должен ей признаться. Сказать, как все было... Сейчас или никогда.
А уж как она отреагирует на это... Распсихуется, забьет ли меня до полусмерти или нашлет проклятье на весь мой род — это не так уж и важно. Лишь бы она услышала меня и смогла сделать выводы.
Ее голова была опущена, а лицо — спрятано в волосах. Я протянул руку, чтобы убрать их с лица и посмотреть на нее, но она меня опередила. Заправив пышную копну за уши, перевела на меня свой стеклянный взгляд. Она снова ударилась в слезы, причины которых мне были неизвестны.
Защемило в ребрах мгновенно и поджилки затряслись.
— Боже, я ведь столько ужасных вещей тебе наговорила. Мне очень стыдно. Я не хотела как-то оскорбить твои чувства. С моей стороны это было очень низко. Мне безумно жаль, Ярослав, — она совсем расклеилась, а я к этому времени окончательно потерял логическую связь. Настя сбила меня с толку. — Я знаю каково это — всю жизнь любить одного человека, и не иметь возможности быть с ним вместе. Я знаю каково это — видеть любимого человека в объятиях других девушек, злиться, в сердцах ненавидеть его за это, но я понятия не имею, что происходит с человеком, с его сердцем, когда его вторая половинка навсегда уходит. Извини, я не вправе была судить тебя.
Ну вот...
Она уже успела найти оправдания всем моим безумным выходкам, а ведь не этого я вовсе добивался.
— И почему же ты не можешь быть с этим человеком? — сам того не понял, как произнес то, на что не хотел знать ответ.
Выйдя из оцепенения, Настя передернула плечами, развернулась и обожгла меня ненавистным взглядом. Рукавом пальто она утерла со скул дорожки слез и, нахмурившись, вновь отвернулась к окну. Ей внезапно стал неприятен наш зрительный контакт.
