– Думал уже уходить, – тяжело поднимается с дивана, делает шаг навстречу ко мне отец. Протягивает руку для приветствия.
– Не стоило дожидаться, пап, – жму крепкую ладонь отца. – Я заехал только переодеться, мне еще Киру нужно забрать.
– А где внучка?
– У тещи, – честно отвечаю.
– Простила, значит? – улавливаю в тоне отца недовольство.
– Теща? А что ей меня прощать? Я перед ней в чем-то провинился?
– Я не про тещу, Игнат. И ты меня прекрасно понял. Не нужно передергивать.
– Зачем приехал, пап? Я тебя в гости не ждал, извини.
– Игнат, не щетинься, не пес же. Я тебе не чужой человек…
– Ага, это ты матери скажи…
– Уже сказал. Ты думаешь, я был с ней заодно?
– Не знаю?! – пожимаю плечами. – Пап, мне правда нужно идти. У меня дел столько накопилось…
– Я бросил твою мать…
– Бросил мать? – переспрашиваю после минутного молчания.
– Да. Я знаю, что для тебя это потрясение, – отец опускается обратно на диван. Сложив руки лодочкой, упирается вершинкой в губы. – Но у меня больше нет сил. Точнее, они давно закончились. А ее выходка с подменой тестов поставила окончательную точку в нашем браке.
– Я не могу поверить, – смотрю на отца, не отрывая взгляда. – Ты серьезно это все сейчас говоришь?
Опускаюсь в кресло, которое стоит напротив дивана.
– Но, как же мать?
– Она взрослая женщина. Сильная. Переживет.
Отец продолжает рассказывать о том, как ему трудно было с ней ужиться. Ведь последние годы мать стала невыносима. Извела его бедного. Жизни не давала.
– Ты у меня останешься? – прерываю отца на полуслове.
– Нет, – отрицательно качает головой.
– Хм, а у кого будешь жить? У женщины? – с иронией спрашиваю.
– Да.
– Кхе… Кхе… Кхе…
Закашлявшись, смотрю на отца ошарашенно.
– Да ну... Не может быть?! Кто она?
Я по взгляду отца вижу, что он хочет рассказать. Но идет по тому сценарию, когда из него нужно каждое слово клешнями вытаскивать.
– Я не уверен, что ты поймешь меня, сын, – опускает голову, сжимая затылок пальцами.
У меня же в груди сердце замедляет бег, кровь в жилах сворачивается, течет медленнее, лишая меня каких-либо эмоций.
– Пап, хватит дурака валять. Просто скажи, я ее знаю или нет?
– Конечно, знаешь, – тут же отвечает.
А потом резко встает и, будто получивший ранение зверь, начинает кружить по гостиной.
– Я знаю, сын. Ты за это будешь презирать меня. Но я ничего не мог с собой поделать. Все вышло само собой. Я не думал, что могу влюбиться до потери головы.
– Пап! – обрываю старика. – Не томи.
– Это Елена. Она была у вас свидетельницей на свадьбе.
– Что?! Ленка? Подруга Ксюши?
– Вот, – закатывает глаза отец. – Я знал, что нужно молчать. Я подставил Лену. Ты ее теперь уволишь?
Смотрю на отца, не отрывая взгляда, а он стоит передо мной, как юный пацан. Пальцы заламывает. Губы кусает.
– Игнат. Не смей этого делать. Лена здесь совершенно не причем. Это все я виноват. Я ее соблазнил.
– Пап, прекрати. Мне мерзко это слушать. Ты мой отец. Я всегда стремился брать пример с тебя. Вы для меня были образцово-показательной ячейкой общества. А что теперь? Ты хоть подумал, как она там одна будет? Столько лет прожили вместе!
– Года... Лета... Все это ерунда, сын. У нас одна жизнь и я не готов всю оставшуюся жизнь обманывать и предавать Лилю. Она была хорошей женой. Хорошей матерью. Но, увы. Я больше не люблю ее. И не хочу мучать ни себя, ни ее. А что до того, что останется одна – так это не так. У Лили есть ты и Кира. Да и сестра у нее есть.
– Пап, ты жесток с матерью. Это разве справедливо? Она столько лет тебе отдала…
– Разговор закончен, Игнат. Я решил сам все тебе рассказать, чтобы от чужих не слушал. Но выслушивать от тебя упреки и нравоучения – уж уволь. Я как-нибудь сам разберусь в своей жизни, – отец, похлопав меня по плечу, направился в сторону выхода. – И да, Игнат, для меня ты как был моим сыном, так им и остаешься. Ничего не поменялось. Если тебе будет нужна моя помощь, я всегда на связи. Пока.
Отец уходит, оставляя меня в противоречивых чувствах.
Конечно, когда у тебя на глазах рушится семья родителей, – первое, что ты испытываешь, это шок, смятение. И первое, что ты делаешь? Да. Осуждаешь. Осуждаешь того, кто предал. Бросил. Ушел. Оставил того человека, который тебе посвятил половину своей жизни. И тебе абсолютно неважно, почему человек так поступил. На первое место всегда, во всех случаях, без исключения, выходит обида и злость. А разбираться, почему так произошло, можно будет потом, когда улягутся эмоции, когда чувства остынут, и ты осознаешь, что прошлого уже не вернуть. Время вспять не повернуть и придется принять то, что есть.
Да и кто я такой, чтобы осуждать отца. Чем я лучше него?
Сменив одежду и быстро перекусив, я, наконец-то, вышел из дома.
Уже выезжая из ворот, бросил короткий взгляд на дом. Огромный особняк с красивым фасадом я строил для семьи. Мечтал о большой любви, о детях… И это все у меня было. А теперь что? Там нет никого. Там пусто и одиноко так же, как и у меня в сердце. И кого в этом мне нужно винить?
Смаргиваю пелену. Отпускаю тормоз. Давлю на газ.
Только себя.
* * *
Две недели спустя.
Две недели пролетели, как один день. Оглянуться не успел, а Ксюшу уже выписывают. Точнее, жена переезжает в реабилитационный центр.
С нежным букетом роз и корзиной экзотических фруктов мы с Кирой едем встречать Ксюшу.
– Я надеюсь, маме понравится, – волнуется дочь, сидя в детском кресле на пассажирском сиденье.
– Конечно, понравится. Ведь куплено с любовью, – подмигиваю ей.
Дочка раскачивает тему, начинает много болтать, а я поглядываю на нее не без улыбки. И в который раз вздрагиваю от той мысли, что мог потерять и дочь, и жену.
После того дня, как Ксюша меня прогнала, я, несмотря на запреты, приезжал к жене.
В первый раз разговор снова зашел в тупик. Взаимопонимания не достигли. И чтобы не доводить жену, я ушел.
Второй раз было лучше. Да и сама Ксюша уже чувствовала себя более уверенно, разговаривала со мной твердо, без истерик. И да, договориться мы все равно не смогли. Жена наотрез отказывалась мириться. Я даже дошел до того, что предложил ей жить в нашем доме как соседи, но жена не поддалась. Отказала.
Но, несмотря на это, мы хотя бы пообщались нормально. Без агрессии и без претензий. Сухо. По-деловому. Я чувствовал, что Ксюша изменилась: из нее ушла мягкость, покорность, что так мне в ней нравилось. А что осталось? Это мне предстояло узнать. Мне кажется, глядя на «новую Ксюшу», я как будто влюбился в неё заново. Она передо мной открылась совершенно с другой стороны. Неизведанной. И мне это нравилось. Во мне проснулся азарт. Я только недавно себя поймал на этой мысли. Я постоянно думал о жене, и о том, что стало бы с нами, если бы жена не оказалась в больнице, отрезанная от Озимкова?! Неужели Ксюша поддалась бы Аркадию и стала бы с ним встречаться? Или, возможно, с кем-то другим? Ведь, как оказалось, сердце Озимкова занято другой.
До больницы остается несколько сотен метров.
Впереди пешеходный переход, на котором в прошлый раз я чуть не сбил старуху. И, как будто почувствовав что-то неладное, сбросил скорость. Внезапно, на дорогу, будто из ниоткуда, выруливает девушка с маленьким ребенком на руках. Прежде чем сделать шаг, она смотрит в мою сторону. Притормаживаю.
Девушке тяжело. На лице написана мука. Глаза красные. Нос распухший. Лицо отекшее. Кажется, что она долго плакала. Растерянно кивнув, девушка ступила на асфальт, таща за собой огромный чемодан. Я постукиваю пальцами по рулю, в нервном ожидании. Время тикает. Ксюша, скорее всего, ждет уже нас. Но у девушки что-то идет не так, потому что чемодан открывается и оттуда, словно из прорвавшегося пакета, рассыпаются яблоки, у нее же, вещи.
Девушка оборачивается на чемодан, смотрит на него в отчаянии, и в ее глазах начинают блестеть слезы. Она виновато пожимает плечами и опускается на корточки, начинает все собирать, но ребенок мешает сделать это быстро.
