Я не смогла выдержать этот взгляд. Он как будто выжег все во мне. И в тот момент я ощутила, как пролетела перед глазами жизнь.
Говорят, это происходит перед смертью.
Эмир не подал мне руки. Пришлось вставать самой, кривясь от боли и держась за живот, где еще чувствовались последствия жестокого удара. Чуть поодаль я увидела фигуру Зейнаб, закутанную в паранджу черного цвета. Куда исчез конюх, я не успела заметить. Только капли крови на светлом мраморе конюшни напоминали о том, что здесь произошло.
— Шармута, — сплюнул Давуд, не сводя с меня глаз.
— На меня напали! — нет, я не собиралась терпеть оскорблений. — В вашем дворце! Вы обязаны принять меры!
Эмир сощурился.
— Мне следовало раньше их принять. Но теперь уже обычными мерами не обойтись. Стража!
То, что он мне уготовил, было настолько ужасным, что я даже не смогла нарисовать все это в своем воображении. Подумала, что стража сейчас прилюдно снесет башку потерявшему берега прислуге. Но когда мои недавние конвоиры, которые непонятно куда исчезли до этого, оставив меня одну, материализовались из ниоткуда и окружили меня, я побледнела. Уже понимала — означать это может только одно…
— Взять ее! В машину и ждать моих распоряжений!
— Что… что ты собираешься делать?.. — опешив и сбросив руки охраны, прошептала я. От ужаса пропал голос. — Ты не можешь… дай мне поговорить с Висамом…
— Ты ничего больше не скажешь, Кира Полянская. Никому и никогда. Ты опозорила наш род, и расплата будет жестока. Увести ее!
Ужас ударил на поражение. Я едва не потеряла сознание. А меня уже крепко сжали за предплечья, подталкивая к выходу.
— Зейнаб! — не помня себя от отчаяния и кошмара, закричала я. — Зейнаб, прошу, помоги мне! Я ни в чем не виновата!
Вторая жена потрясенно уставилась на мужа. Но сказать что-либо пока что не решилась.
— Прошу тебя! Зейнаб, позвони Висаму! Твой муж… он хочет убить меня! Не дай им это сделать!
Что-то дрогнуло в лице женщины. Да, у нее не было особых причин любить меня. Мое исчезновение уравновешивало шансы Висама и ее сына на равную долю наследования. Но было видно, что поступок мужа ее шокировал. Она даже неосознанно качала головой, отрицая происходящее.
Я не выдержала нервного напряжения. Мне уже было не до того, чтобы казаться сильной или слабой. Рыдания сковали горло.
— Зейнаб, спаси меня! Скажи Амани! Скажи Висаму!
Зейнаб сглотнула, явно собираясь с силами. Подошла к Давуду, положив руку на его плечо.
— Мой господин, есть ли в этом вина Аблькисс? Она противилась! Нам следует разобраться…
Эмир медленно повернул голову, глядя в лицо жены. Зейнаб же прежде всего была женщиной, и матерью. Она не хотели моей смерти. Возможно, даже мысленно поставила себя на мое место.
— И Висам, Висам! Он никогда не простит тебе, если ты продашь ее на Жемчужный Путь…
Глава семьи Аль-Махаби долго смотрел в лицо жены. А она и не поняла, что сболтнула лишнее. И то, что она знает об главенствующей роли мужа в торговле рабами, стало для эмира сюрпризом.
Размахнувшись, он ударил Зейнаб по лицу с такой силой, что она вскрикнула и упала. Резкий звук и ее стон боли зазвенел в моих ушах.
— Еще одно слово, женщина. И я заставлю тебя лично присутствовать при убийстве чести!
Последних слов Зейнаб уже не расслышала. Она закрыла голову руками, ее плечи вздрагивали от рыданий. Но их хорошо расслышала я. Моего арабского хватило для этого.
— Нет! — понимая, что это означает и куда меня ведут, закричала я. — Нет, прошу! Вы совершаете ошибку! Отпустите!
Увы, меня не слышали. Не замечали моих рыданий. Лишь сжали руки крепче и повели прочь из конюшни.
Слезы заливали мне глаза, рыдания были похожи на судороги. Боже мой. Я не хотела умирать! Это не может, просто не может быть правдой! Я слышала о так называемых убийствах чести, когда… когда…
Нечеловеческий крик ужаса вырвался из моего горла.
Когда женщин, опозоривших род изменой или добрачной связью, сжигали заживо. Притом не имело значения, спала она с любовником или нет. Поводом для казни часто было всего лишь прикосновение. Тогда как мужчина отделывался вполне гуманным по сравнению с этим наказанием. Вот, что уготовил мне эмир Аль-Махаби, перед этим заставив конюха дискредитировать меня.
Все было разыграно, как по нотам. И не просто так эмир с женой оказались здесь. Я это поняла с ужасающей ясностью. А взгляд Давуда подтвердил.
Все поплыло. Рыдающая Зейнаб. Торжествующий эмир. Беспокойно за гарцевавшие в загонах кони. И онемевшие руки от стальной хватки конвоиров, сопровождающих меня на верную смерть…
Я пыталась вырваться, понимая, что ничего это не изменит. Меня не били, а на мои попытки вырваться внимания не обращали. Волокли — хоть и не причиняя при этом боли, но неумолимо. Навстречу неизбежному, без жалости или иных эмоций.
Когда меня посадили в машину, я уже не принадлежала сама себе. Дрожала, не понимая, что происходит. Гнала прочь мысли, что это всерьез. Вот сейчас проснусь, и все закончится. Прижмусь к груди Висама, услышу биение его сердца, навсегда прогоню тревоги в самых дорогих объятиях…
Я не знала, что такое средневековье существует. Оттого не могла в это поверить. И когда машина тронулась, даже не поняла, что происходит. Дорога показалась мне мгновением.
Я, наверное, все еще не верила в это даже тогда, когда автомобиль свернул по неосвещенной дороге к заливу. Огни вилл мерцали вдалеке, а здесь же царила тьма. Только равнодушные звезды, яркие и холодные, безмолвно взирали с высоты.
Меня грубо вытолкали из машины. Я не удержалась на ногах и упала в еще не остывший песок. Полоснуло по сердцу, словно лезвием, воспоминанием — руки и губы Висама, шёпот падающей одежды, наше единение под рокот волн… и тотчас же стерлось из памяти. Ужас окончательно возвел свои знамена в моем рассудке.
Меня потянули за руки. Я ошеломленно уставилась на цепи и оковы, которые застегнули на моих руках. Тяжелые. Ржавые. И — не смейте судить строго — в тот момент мысль о том, что меня не убьют, а продадут, была как спасение. Я готова была на это согласиться!
Белая фигура двигалась по пустынному пляжу. Меня вновь подхватили за руки и грубо поволокли. Цепи болтались, били по коленям. Ноги тонули в песке. Кожа покрылась солью от слез, а глаза все еще застила пелена. Меня поставили на колени в песок, заставив пригнуть голову. Но я узнала в белом приведении своего основного врага — Давуда Аль-Махаби.
Он остановился передо мной, и я ощутила себя песчинкой в бескрайнем океане. Свекор что-то резко сказал моим конвоирам, и их руки разжались. Мужчины вернулись к машине.
Я могла только беспомощно вздрагивать. Сильная и гордая в своем уютном мире, где не всегда было спокойно, но не царили столь варварские законы — сейчас я готова была плакать, умолять, едва ли не целовать ноги, чтобы остаться в живых. Чтобы выжить. Отомстить. Или не отомстить — главное, не умирать такой мучительной смертью!
— Итак, Кира, — с фальшивой усталостью в голове изрек эмир. — Ты опозорила меня. Моего сына. Мой дом. Ты наверняка знала, какое за это полагается наказание.
— Это вы… вы же все устроили… зачем? — вздрагивая всем телом и не имея сил остановить слезы, спросила я.
Давуд отрицать не стал. Присел на корточки, глядя на меня с любопытством и равнодушием одновременно.
— Видишь ли, я не оставляю в живых тех, кто мнит себя достаточно сильным, чтобы бороться со мной. Кто мешает моим планам. Ведь для тебя не секрет, что мой сын должен был взять в жены мусульманку благородной крови, из семьи, которая позволит объединить капиталы.
— Вам следовало просто отпустить меня!
— Возможно, белокудрая. Но сейчас уже поздно. Ты узнала слишком много. Мало кто остался в живых.
— Юля, — похолодев, поняла я.
— Я не делаю исключений. Разве что я не трону свою жену.
— Вы можете продать меня в рабство… — проглотив рыдания, отчаянно выпалила я. — Я не хочу умирать… вы же получите прибыль…
