— Нет ничего важнее чести и долга! — Он упрямо сжимает губы, приподнимая подбородок. Я улыбаюсь. Отец себе не изменяет.
— Ты ошибаешься, папа. Когда любишь, ты любишь конкретного человека, его никто не заменит. И долг, честь не зажгут домашний очаг ярким пламенем.
— Ты слишком молод, Дани. — Отец поправляет манжеты рубашки. — Если бы ты не бегал налево, а посвятил свое время жене и созданию настоящей семьи, в которой есть дети, этой ерунды бы не произошло.
— Папа. — Я резко подаюсь вперед, намереваясь сообщить о том, что в скором времени он станет дедушкой. Вдруг его черствое сердце дрогнет, и он позаботится о будущем ребенке и Жасмин. — Жасмин...
— Не упоминай при мне имя этой падшей женщины! Она разрушила жизнь моего сына, погубила своего мужа! — Он протестующе выставляет руку вперед.
Его категоричность бьет прямо в солнечное сплетение. Я даже не сразу выравниваю дыхание. Настолько мне внутри больно от его отказа выслушать мою новость. Ведь сам же хотел внуков, постоянно говорил об этом. Дышу сквозь стиснутые зубы. Отец, даже узнав о единственном внуке или внучке, не примет. Он против Жасмин.. Настроен очень категорично и враждебно.
Интересно, где она? Как она? Следователь вчера мимоходом сообщил мне, что ее выписали из больницы. Почему же она еще не пришла ко мне? Может, не пускают? Навещать могут только родственники?
— Вот кто в этой ситуации вышел сухим, так это она. — Отец сужает глаза, смотрит не мигая. — Может, она все это подстроила? Околдовала тебя, и ты сделал то, что она втайне хотела.
— Что ты говоришь, отец?
— А то, что после смерти Орлова все состояние, все активы, акции достались этой мерзавке. Пока ты будешь мотать срок по ее вине, не удивлюсь, если эта вертихвостка смоется за границу. Деньги есть, хватит на несколько жизней.
— Папа! — предупреждающе рычу, он поджимает губы. Смотрит на мои сжатые кулаки, понимает, что сдерживаю себя, чтобы не ударить.
— Поднимешь руку на собственного отца из-за нее? — Он изгибает бровь, смеется. Я молча откидываюсь на стуле, скрещиваю руки на груди. Спокойствие, только спокойствие.
Мне достаточно озвученной информации, чтобы перестать переживать за будущее Жасмин. Если уедет за границу, так, наверное, будет лучше. На улице она не окажется, деньги на жизнь у нее есть. О том, что у нее на душе, стараюсь не думать, чтобы не рвать себе сердце.
— Позже, Дани, ты поймешь, что оказался в руках опытной авантюристки. И не будь ты упрямым ослом, на твоем месте сидела бы сейчас она, а не ты! Такие женщины недостойны того, чтобы ради них под откос пустить свою жизнь! — Азиз Каримович встает, с высоты своего роста смотрит на меня. Приподнимает подбородок и твердой походкой направляется к двери.
Задумчиво смотрю ему в спину. Его слова чистая ложь, точнее выдумка богатого воображения. Он видит только то, что хочет видеть. Я ведь знаю, что на самом деле происходило. Когда отец берется за ручку, тихо говорю:
— Ты просто никогда никого не любил.
Он не оглядывается. Стоит истуканом, не двигается. Вся его поза пропитана напряжением. Еще секунда, открывает дверь и выходит. Усмехаюсь. У нас разные ценности и планы на жизнь. И если нам предстоит выбирать, выбор будет разным. Он выберет честь, я выберу любовь.
Я всегда выберу любимую женщину, даже если сломаю свою жизнь…
Встаю со стула. Поворачиваюсь к другой двери. Прикрываю глаза, чтобы еще раз себе напомнить, что нескоро увижу родных людей за пределами мрачных стен, что нескоро обниму Жасмин, что нескоро поцелую своего ребенка. Что бы там отец ни говорил, я верю Жасмин. Верю нашей любви. Именно эта вера поможет мне пережить срок в не столь отдаленных местах.
— К тебе еще один посетитель, — произносит охранник, когда я подхожу к двери. Непонимающе на него смотрю сквозь решетки.
Еще один? Кто? Жасмин? Она приехала ко мне? Сердце припадочно заходится в радостной эйфории. Я чувствую, как у меня возникает легкое покалывание в руках, от дикого желания обнять мою девочку. Еще чуть-чуть, и почувствую ее дыхание на своем лице, вытру мокрые щеки от слез. Мы вряд ли сумеем что-то толковое сказать друг другу, но это неважно. Главное, что она будет сейчас здесь. Моя родная, моя любимая, моя…
С надеждой смотрю на дверь. Она медленно открывается, я задерживаю дыхание. Радость от предстоящей встречи еще хлещет во мне, но хмурюсь. Внимательно смотрю на входящего человека. Странное чувство постепенно перебивает счастливое ожидание. Встречаемся глазами с посетителем, прищуриваюсь, еще сильнее хмурюсь. Это не Жасмин. Далеко не она.
— Здравствуй, брат, — тихо раздается в комнате.
Глава 34
— Всем встать, суд идет!
Все присутствующие поднимаются со своих мест, я в том числе. Смотрю перед собой, стараюсь не искать глазами плачущую мать. Странно, что отец разрешил ей присутствовать на суде, когда будут оглашать приговор. Наверное, хотел показать, насколько низко пал ее любимый сын. Сейчас я на него злюсь. Мне бы не хотелось видеть, как разбивается материнское сердце, как из родных глаз текут слезы отчаянья и горя.
Каждый человек, нарушивший закон, должен быть наказан. Я это понимаю и принимаю. За все время, пока шло следствие, пока отвечал одинаково на одни и те же вопросы, во мне ни разу не проснулось сомнение: а правильно ли я поступил? Конечно, правильно. На моем месте любой мужчина, любящий свою женщину, при угрозе ее жизни и жизни ребенка поступил бы точно так же. Без сожаления, без сомнения перерезал горло тому, кто посягает на дорогое и родное.
Рассчитывать на оправдание нет смысла. Могу только надеяться на то, что прокурор будет настаивать на семи годах заключения, а не на двенадцати. Все же это первое преступление, ранее я не привлекался, даже штрафы вовремя платил. Адвокат, нанятый отцом, накануне шепнул мне, что приговор можно обжаловать, а если все же не удастся, то чуть позже за хорошее поведение могут выпустить досрочно. Осталось только хорошо себя вести, но кто знает, как тебя встретят за колючей проволокой. Обижать себя точно не дам.
Голос судьи звучит фоном, я не вслушиваюсь в слова. Ищу глазами сначала маму. Она смотрит на меня. Приветливо ей улыбаюсь, всем своим видом показываю, что не нужно расстраиваться. За все надо расплачиваться. Мама прижимает к губам платок, в глазах море не пролитых еще слез. Жалеет меня. Любит меня. Каким бы я плохим или хорошим ни был, я ее сын, ее кровь и плоть. Она меня носила под сердцем девять месяцев.
Отец смотрит холодно и отстраненно, всем своим видом демонстрируя презрение. Не удивлен. Я не оправдал его надежды и мечты. Впрочем, я никогда не был для него светом в окошке. Попытка заменить любимого Казима провалилась с треском по всем фронтам.
Мои глаза встречаются с голубыми глазами, и на душе становится тепло. Она здесь. Моя малышка. Моя любимая Жасмин. Все такая же красивая, как в первую нашу встречу. Помнит, как мы впервые увидели друг друга на моей свадьбе? Ведь именно тогда, еще не осознавая, мы попали в водоворот страсти, которая переросла в любовь.
Мне хочется ей сказать, чтобы не плакала, не смела грустить. Ее глаза такие яркие от слез, слишком яркие, никогда их такими не видел. Кусает губу, часто моргает, не плачет. Не разрешает себе плакать, держится как может. Моя смелая девочка. Все у тебя будет хорошо, малышка.
Ее рука лежит на животе. Оберегает нашего ребенка. Сегодня на ней обтягивающей джемпер, и не заметить ее положение может только слепой. Я смотрю на ее ладонь, улыбаюсь.
Все у них будет хорошо. Со мной или без меня — не задумываюсь. Не хочу думать. Пока ждал суда, пока шло следствие, Жасмин ко мне ни разу не приходила. Я не знаю причину. Мы по-прежнему с ней без связи. И вот после долгой разлуки мы видимся впервые в зале суда. Я рад и такой встрече. Будет ли она меня ждать? Будет ли писать письма? Будет ли приезжать на свидание раз в год? Не знаю. Эти вопросы страшно произносить вслух, страшно услышать ответ.
