Чтобы окончательно не поплыть, порываюсь прибраться в комнате и пускаюсь на поиски новых простыней: проверяю шкаф, лезу в тумбочку, но в ней сплошной кавардак — упаковки презиков, стопки истрепанных бумаг, книги и тетрадки, но ничего похожего на постельное белье. К тому же простыня обнаруживается на месте: видимо, в мое отсутствие опять приходила клининговая служба, или собственноручно постарался Юра. Уму непостижимо, как за несколько дней изменилась моя жизнь...
Безделье и скука воскрешают фантомную тревогу о папе — надо бы набрать ему и спросить, как дела. Но зачем? Чтобы снова услышать вранье?.. Не хочу возвращаться в свой ад. Там сплошная грязь и боль, надоело в них барахтаться.
Выскальзываю из комнаты, на ощупь пробираюсь в столовую, до упора выкручиваю кран и жадно припадаю губами к холодной струе. Умываюсь, утираю лицо рукавом футболки и прислушиваюсь к ночной тишине — в глубине огромной темной квартиры раздаются щелчки компьютерной мышки и перестук клавиш. Страх жалит пятки — ускоряю шаг, сворачиваю за угол и заглядываю в приоткрытый дверной проем. Юра, с одним наушником в ухе сидит у монитора, на экране мелькают огоньки и линии, похожие одновременно на эквалайзер и кардиограмму. Завороженно наблюдаю за его отточенными движениями, и всепоглощающее, черное одиночество ползет холодными мурашками по коже. Именно так Юра проводит свои вечера. От такого времяпрепровождения можно с катушек съехать!
— Юр... — осторожно зову, и он оборачивается. — Больше не спи тут, ладно? У тебя есть кровать. Я уйду на диван, или, если тебе захочется, ну... побыть со мной, я... В общем, я не против.
Переступаю с ноги на ногу, сжимаю пальцы в кулаки и умираю от стыда — каждое новое слово делает ситуацию еще более непоправимой и невыносимой. Дослушав тираду до конца, Юра отрезает:
— Я пока занят, Кир, — и, как ни в чем не бывало, возвращается к работе.
Молча ухожу, но грудь раздирают обида и гнев. Я не знаю, что у него за душой и боюсь навсегда его потерять. Навязчивый страх превратился в невроз. Я жалкая.
Хватаю с тумбочки телефон, раскрываю раму, перешагиваю подоконник, подхожу к ограждению и задыхаюсь от порыва ледяного ветра в лицо. Огни далеких микрорайонов мерцают на горизонте и подергиваются прозрачной пленкой горьких слез.
Мне не у кого спросить совета — только Эля могла бы помочь, но я отчего-то пишу не ей, а полоумной Свете: в мельчайших подробностях рассказываю о произошедшем и о том, что гложет и утягивает на дно. Знаю, после моей исповеди ведьма привяжется с расспросами, как банный лист к заду, однако та обходится коротким: «Расслабься и получай удовольствие. Он тебя точно любит».
Едва не роняю телефон и ожесточенно строчу:
«Ты там на солнышке перегрелась? Разве не ты затирала трагическую историю о том, что он никогда не возьмет меня за руку?»
«Забей, котенок. Он взял кое-что другое, но ты все еще в его квартире, а он охаживает тебя, как влюбленный школьник. Как это трогательно и мило!.. Мур-р».
Я бы все отдала, чтобы слова Светы вдруг стали правдой, но она всего лишь играет: обнадеживает, наблюдает, проводит только ей ведомый эксперимент. Ей нельзя верить, а я схожу с ума...
Заблудилась, запуталась в себе и не выберусь без руки Юры даже в реале.
— Ты почему здесь? — раздается над ухом встревоженный голос. — Эй, ты чего ревешь? Прости, что не спросил, как ты. Не смог при свете дня. Вот черт...
Разворачиваюсь и обхватываю себя руками — Юра в ужасе, и от его искреннего участия слезы унять уже невозможно. Реву навзрыд, шмыгаю носом и признаюсь:
— Юра, я пообещала, что ничего больше не попрошу, но проблема в том, что мне нужно от тебя гораздо больше. И это что-то — не забота, Юр... — пытаясь перекричать ветер, набираю побольше воздуха в легкие, в висках стучит. — Я решила закопать прошлое и идти вперед. Не зацикливаться на других, не думать о них, не жертвовать собой. Жить, потому что жизнь одна. Давай со мной, или прямо сейчас выстави вон: Кубик и пьянки отца — только моя проблема. Дай мне надежду или отпусти, иначе все зайдет непоправимо далеко: однажды я не вывезу свою второстепенную роль, ты должен это понимать...
Юра шагает ближе, встает вплотную, осторожно стирает мои слезы костяшками пальцев и заглядывает в глаза:
— Кир, хватит. Я бываю резким, бываю настоящим мудаком и не слежу за словами, но дела — это дела, а не отговорка для того, чтобы тебя отшить. Камон, тех, кто мне не нужен, я посылаю, не церемонясь. Забыла?
Он улыбается так, что я верю... Но мне нужен от него простой и четкий ответ.
— Кто я для тебя?
— Ты — это ты. Мне с тобой классно, дарлин.
Целую вечность пытаюсь уложить в закружившейся голове его слова и сконфуженно бубню:
— Если ты меня бросишь, я тебе ноги переломаю. Понял?
— Объяснила предельно доходчиво... — смеется Юра. — Пошли внутрь, погода нелетная. Я к тому, что здесь мы с тобой не полетаем.
Он скрывается в комнате, а я ошалело смотрю в черные бархатные бездонные небеса и не могу надышаться. Спохватившись, бегу вслед за Юрой, прикрываю раму и догоняю его в темноте. Тяну за футболку, разворачиваю к себе и изо всех сил обхватываю тонкими руками. Приподнимаюсь на цыпочки и исступленно припадаю к его губам: я самая крутая девчонка на земле, со мной лучший парень на свете, впереди целая ночь — и сегодня мы точно не будем сдерживаться.
_____________________________
* Бонус к 23 главе. Повествование от лица Элины.
«...Разгоряченная концертом толпа вопит у сцены, требуя выхода на бис.
Переглянувшись, мы хватаемся за руки и вереницами темных коридоров сбегаем в летнюю ночь.
Влажный ветер гладит лоб и щеки, треплет волосы, настойчивоподталкивает в спину, сливаясь в ушах с грохотом сердца.
Огромные южные звезды сияют над головой, земля вращается с бешеной скоростью, и, если бы не наши переплетенные пальцы, я бы точно вспахала носом мокрую гальку, громко шуршащую под подошвами.
На набережной многолюдно, отдыхающие — семьи с детьми, компании друзей, влюбленные пары — покинули уютные рестораны и кафе и завороженно всматриваются в просторы, вымытые недавно прошедшим ливнем.
Затерявшись среди них, мы тоже любуемся серебряными бликами лунного света и далекими огоньками, мерцающими на черной маслянистой поверхности притихшего моря.
Я думаю о людях, оставшихся в прошлом.
Их и наши ошибки, жертвы и самоотверженная любовь навсегда изменили нас и привели в эту точку времени и пространства — в миг, наполненный счастьем, болью и тишиной.
В свете огромной луны Ярик похож на бога. Он красивый, как небо, спокойный, как море, надежный, как стены…
Будь я героиней книги, хэппи-энд наступил бы именно сейчас.
Но впереди нас ждут долгие месяцы напряженного тура, борьба с обстоятельствами и собой, падения и взлеты.
Впереди — целая жизнь, связанная одной судьбой.
И всем, кто в ней был, но не смог разделить с нами этот волшебный момент, я тихо шепчу:
— Спасибо...»
24
Сентябрь выдался теплым — ни ветерка, — природа словно замерла в ожидании грядущих дождей и холодов, каждый день озаряя город яркими солнечными лучами и одаривая почти летней погодой. Это здорово, даже если отбросить поэтические бредни. Не нужно признаваться Юре, что у меня до сих пор так и не появилась куртка, а добытый преступным путем свитер и верная потрепанная ветровка остались дома и наверняка уже перекочевали в гардероб какой-нибудь алкоголички из папиной тусовки.
Дни тянутся медленно, словно вязкий кисель, учеба не увлекает: живу ожиданием окончания занятий, слушаю преподов вполуха и сижу как на иголках. Еще бы: на парковке, оперевшись о серебристый бок тачки, наверняка уже ждет Юра, и великолепная картинка скучающего красавца на фоне кустов и кривого забора неизменно напоминает вырезанный из глянцевого журнала коллаж. По звонку срываюсь с места и бегу к нему со всех ног, спиной ощущаю убийственные взгляды Гели и ее товарок и задыхаюсь от радости. Сейчас Юра галантно откроет дверцу и усадит меня в авто, многообещающе улыбнется, и наш вечер обязательно пройдет по-особенному: будем ли мы до темноты слоняться по улицам, сидеть в уютном кафе или долго и с упоением болтать обо всем на нашей недосягаемой, изолированной от всего мира крыше.
