Дверь захлопывается, и я в доме оказываюсь одна.
Внутри меня словно море шумит. И манит его тёмная, ещё не познанная мной глубина. Смешанные чувства в множество слоёв сплетаются друг с другом, будоража. Делаю глубокий вдох – медленный выдох. Что ж…
Навожу порядок на кухне, поднимаюсь наверх, беру ноут, блокнот со своими записями и устраиваюсь на террасе, утопая в подушках плетенного кресла и накрыв ноги пледом. Лёва не соврал – погода на улице стоит чудесная. Солнышко припекает, но свежий горный ветер позволяет сладко дышать полной грудью. Тонкий аромат цветущих деревьев щекочет ноздри, и шум строительных работ во дворе почему-то совсем не раздражает.
Может быть потому, что он перемешивается с мужскими голосами и детским тонким смехом. Стоит мне посмотреть вниз, и я вижу Лёву и Мишку, крутящегося вокруг него. Иногда они оба задирают светловолосые головы вверх и активно мне машут. И это так классно, что меня пронизывает их энергией и накрывает вдохновением. Постепенно уходя в свой мир, делаю наброски к партии героини, думая, что завтра надо будет попробовать часть выполнить в зале, отснять и отправить Ивану Григорьевичу.
***
На улицу к ребятам выхожу часа через три. Они как раз все дружно полдничают остатками моих блинов, которые вынес Лёвка.
- Гуль, ты всё? Закончила? – интересуется Лёва, когда подхожу к ним в беседку и сажусь к нему на скамеечку.
- Да, - киваю, - А вы?
- Да нам-то ещё долго, но Мишка устал, и дед Вахтанг звонил, просил его привести. Может отведешь, м? А то лень мне переодеваться, а потом опять переодеваться, - предлагает Лёва.
- Хм, - кошусь на Мишу, боясь увидеть протест на его детском лице, но нет. Он смотрит на меня совершенно безучастно и спокойно, - Да, конечно отведу. Пойдем, Миш?
- Сейчас, только трансформера возьму, я бабушке обещал показать, - он мгновенно вскакивает с лавочки и пулей несется к дому, будто только что не сидел притихший и уже слегка замученный. Ещё и орёт, пока бежит, - Теть Гуль, я сейчас!
И, споткнувшись, чуть носом не пропахивает крыльцо.
Мужики из бригады Марата смеются:
- Не убейся, пацан!
Лёвка, ухмыльнувшись, обнимает меня за талию и, притянув к себе, быстро целует в висок.
- Спасибо, Гулён.
Вместо ответа целую мимолетно целую его в шею в ответ. Ровно в то место, где мерно бьётся артерия.
***
До дедушкиного дома идти совсем недалеко – буквально пересечь пару улочек, но мы не спешим, потому что у Миши короткий шаг, а я, переусердствовав с тренировкой утром, прихрамываю больше, чем обычно. Сначала идем молча, оба пряча ладони в карманах своих ветровок. Я знаю, что с детьми принято идти за руку, но не решаюсь почему-то взять его маленькую ладошку. Может быть и смешно говорить про нарушение границ ребенка, но мне почему-то это видится именно так. Или это я свои границы стерегу?
- Вы хромая, - вдруг ни с того, ни с сего выдает Миша будничным тоном.
На секунду у меня распахивается рот. Совершенно не представляя, как правильно реагировать, вспоминаю Лёвку и решаю копировать его тотальную невозмутимость. Других свежих примеров у меня просто нет.
- Да, я хромаю. Это должно скоро пройти. Я занимаюсь каждый день, чтобы выздороветь побыстрее.
- А почему вы хромаете? – интересуется Миша и, кажется, впервые за весь день с любопытством смотрит на меня.
- Попала в аварию.
- Было очень больно?
- Ну…- вздыхаю, воскрешая события того злополучного дня, - У меня был болевой шок, так что нет не очень. Скорее было странно, будто я во сне и почти не контролирую своё тело. Как-то так.
- А что такое болевой шок? – продолжает Мишаня меня пытать.
- Это когда тебе так плохо, что организм защищается и отключает умение ощущать боль, и ты ничего не чувствуешь, - пытаюсь объяснить как можно понятнее.
Миша хмурит брови, точь-в-точь копируя мимику своего отца, и на несколько секунд замолкает, переваривая услышанное.
- Когда папа сказал, что больше не будет жить с нами, мне показалось, что я тоже ничего не чувствовал, - тихо сообщает он после паузы, - Это был этот шок?
Торможу, сбиваясь с шага. Часто моргаю, смотря в устремленные на меня серо-голубые глаза. Такие чистые, словно лёд Байкала. Внутри натягивается что-то, пронзая острой иглой сострадания к этому маленькому мальчику, которому приходится приспосабливаться к меняющейся жизни его взрослых. Непроизвольно протягиваю руку и прижимаю Мишку к себе, обняв за худенькие плечики. Он сначала ощутимо напрягается, а уже через секунду льнёт к моему бедру. Так и идём.
- Ну ведь вы общаетесь с папой каждый день, да? – говорю, не зная, как ещё его утешить, - Я знаю, что он звонит тебе утром и вечером.
- Не люблю, когда он звонит, - ворчит Мишаня тихо, - Мама иногда заставляет меня с ним говорить, а я вообще не хочу, - осекается и поднимает на меня испуганный взгляд, - Только ему не говори, пожалуйста!
- Клянусь- не скажу, только между нами, – заверяю, и Мишка сразу успокаивается.
- А почему не любишь? – спрашиваю.
- Потому что это совсем не то, - вздыхает Миша горько, - Он не рядом. Ничего с ним не поделать. Совсем мне так не нравится…
На это мне, нечего сказать. Треплю его острое плечико, успокаивая. Опять вздыхает. Молчим. Уже и дедушкин дом показался – через минуту придём.
- Знаете, а вы все равно очень красивая, хоть и хромаете, - изрекает Мишаня ещё через пару секунд тишины, - Как принцесса из мультика.
- Принцессы в мультиках обычно блондинки, - отшучиваюсь.
- Нет, из мультика про Аладдина. Вы совсем как она.
- Спасибо, Миш, ты настоящий джентльмен, - ласково ему улыбаюсь.
- Моя мама тоже очень красивая, - добавляет Мишаня.
А я немного напрягаюсь, но стараюсь это скрыть. Кажется, получается, и улыбка на лице не меркнет.
- Да я видела твою маму на фотографиях. Твоя мама очень красивая, Миш.
- Она самая лучшая, - убежденно сообщает.
- Конечно, Мишань. Как может быть иначе. Мы пришли.
51. Гулико
Мои планы быстренько сдать Мишку на поруки бабушке с дедушкой и сразу уйти ломаются об уговоры стариков остаться. В итоге домой мы возвращаемся уже затемно и после второго Лёвкиного обеспокоенного звонка.
- Привет, вы что так долго? - Лёва встречает нас в коридоре, облокотившись плечом о стену и спрятав руки в карманы серых спортивных штанов.
- Деда учил меня играть в нарды, - рапортует Мишаня отцу, отдавая мне свою курточку, чтобы повесила на крючок.
- И как? - улыбается Лёвка одним уголком губ.
- Сказал, что я молодец.
- Ну, это понятно, - хмыкает Лёва и переводит вопросительный взгляд на меня, требуя подробностей.
- Не спрашивай, - беззвучно шевелю губами.
По его весело вспыхнувшему взгляду в ответ понимаю, что он прекрасно знает своего сына и представляет, как было дело. Буквально видит, как Мишка сначала пропускает озвучивание правил мимо ушей, а потом, когда начинает проигрывать, с психами и слезами вскакивает из-за стола, говоря, что никогда не будет играть в эти дурацкие нарды и вообще дед над ним просто издевается. Но уже через минуту прибегает обратно к посмеивающемуся дедушке Вахтангу и как ни в чем не бывало продолжает играть. И так все четыре часа.
В итоге они с дедом договорились, что завтра продолжат, и Мишка всю обратную дорогу пламенно меня убеждал, что вообще-то он почти выиграл. Я кивала на это и думала, что как же много от этого неугомонного ребенка шума. Я совершенно не привыкла к такому фонтану неконтролируемой энергии рядом. Виски уже немного ломило от подступающей головной боли, а из-за необходимости отвечать на бесконечные Мишины вопросы онемел язык.
Но в то же время — вот это чистое и детское, так рьяно звенящее в нём, делало мир вокруг более объемным что ли.
Добавляло граней, углубляло и одновременно заражало непосредственностью и легкостью. Ну когда я в последний раз ела цветки акации, к примеру? А вот сейчас, возвращаясь домой, мы с Мишкой кажется полдерева обнесли...
