Светлана ни в чём невиновата…»
Что он этим сказать хотел? Выгораживал свою любовницу? Наверное…
На сердце неспокойно. Да и как ему может быть спокойно после всего? Только ещё больше раздражаюсь. Уже сам себя не признаю. Всё готов отдать — любые суммы, любые силы, чтобы отступила эта тьма…
Но она не отступает.
Иду за кофе к автомату. Жду, когда наполнится стакан. Смотрю в окно. Снег падает. Но весна уже через пару недель, вот-вот придёт. А снег всё равно сыплется.
Беру стаканчик, бреду обратно. Открываю дверь и несколько секунд просто стою в проходе, боясь пошевелиться.
— Али?.. — доносится такой знакомый, но очень слабый голосок.
Роняю кофе, кидаюсь к постели.
— Али… — Диля почти улыбается, с трудом, с большим трудом, но улыбается. — Ты тут…
— Да, родная, — говорю я. — Тут.
— Как хорошо, — несколько раз медленно моргает. — Я в больнице?
— Да, — снова отвечаю, боюсь пошевелиться. — Я сейчас медсестру позову…
— Нет, Али, — останавливает Диля. — Не надо медсестру. Я в порядке.
— Ты после операции. Ты ещё слабая. Тебе нужен уход и покой. И скоро ты поправишься.
— Али, — перебивает сестра, — не надо медсестру. Позови Ильдара.
— Кого?.. — я думаю, что ослышался.
— Ильдара, — отчётливо повторяет Диля. — Он был рядом…
— Он чуть не убил тебя, — пытаюсь вразумить сестрёнку, она же бредит.
— Нет, Али. Ильдар невиноват…
— Как так невиноват, Диля?! — хочу кричать, но вместо этого почти шепчу. — Он же… Он же…
— Позови, — просит сестра.
Вижу, как тяжело ей даётся каждое слово. Мне смотреть на неё больно. Ещё несколько раз она произносит одно и то же: «Позови Ильдара, позови…».
Как же я могу позвать этого негодяя?! Я на пушечный выстрел его больше к Диляре не подпущу! Этот подонок за всё заплатит, если, не дай бог, Диля…
— Прошу тебя…
Выбегаю из палаты, всё-таки зову медсестру. Вместе с медсестрой прибегает и врач. Они начинают осматривать Диляру, задают ей какие-то вопросы, трогают.
А я стою в стороне и поминутно ловлю её умоляющий взгляд. Читаю в нём лишь одну просьбу.
Не отца, не мать, не подругу. Диляра просит позвать Яруллина.
У неё травма головы. Её разум мог помутиться. Может, чуть позже она окончательно придёт в себя.
Подходит врач и скупо, чеканно докладывает, что моя сестра в сознании, ей нельзя волноваться.
— Если она что-то захочет, что вы в силах сделать, не перечьте ей, — заключает доктор и покидает палату.
Снова гляжу на Дилю. Она уснула. Ей что-то вкололи, но сейчас это просто сон, обычный сон, из которого она вскоре проснётся, как нормальный здоровый человек.
Не могу я этого сделать…
Выхожу в коридор, меряю шагами пол из одного конца в другой.
Не могу я этого сделать…
Но что я за человек такой буду, если не выполню просьбу родной сестры на грани жизни и смерти? Как я сам с собой таким жить буду, если из-за собственной обиды отниму у Диляры её радость? Пусть мне эта радость непонятная, а Диля едва соображает.
Звонок заклятому врагу?.. Что только не сделаешь ради любимой сестры.
— Алишер?.. — Яруллин удивляется.
Я сам себе удивляюсь. Если уж звонить этому подонку, то только с тем, чтобы послать его ко всем чертям и проклясть до седьмого колена.
Но, увы, я звоню не за этим.
Уже через час Ильдар тут. Встречаю его в коридоре, в том же, где три дня назад мы едва не подрались, но трусливая душонка Яруллина даже на такое неспособна.
— Спасибо, — говорит Ильдар, стоя на расстоянии в метр.
— Лучше молчи, — отвечаю ему с презрением. — Диляра хочет с тобой разговаривать. Не я.
Яруллин кивает и заходит в палату. Иду следом за ним. Не собираюсь оставлять сестру в опасной близости с убийцей и предателем.
Как будто почувствовав его приближение, Диля тотчас открывает глаза. Они неподдельно светятся радостью.
— Диля… — произносит Ильдар и становится на колени перед больничной койкой, берёт сестру за руку.
Я бы ему эту руку оторвал за такую дерзость, но сдерживаюсь ради Диляры. Потому что она кажется счастливой.
— Ты пришёл… — шепчет Диляра.
— Прости меня. Умоляю, прости! — твердит Яруллин будто бы искренне.
Хотя не верю я в его искренность. У таких гнилых людей уже вся искренность давно прогнила.
— Спасибо, что пришёл, — словно не обращает внимания на его слова Диля. — Я боялась не увидеть тебя перед тем, как умру…
— Не говори такого! Не говори, Диля! Я всю оставшуюся жизнь буду каяться перед тобой! Только живи!
Диляра плачет. Я начинаю нервничать. Ещё разволнуется из-за этого подонка, и станет хуже. Но пока не вмешиваюсь.
— Я люблю тебя, Ильдар, — продолжает сестра еле слышным шёпотом. — Я всегда тебя любила. А теперь уж мне недолго осталось…
— Неправда. Неправда! Ты будешь жить! А я всегда буду служить тебе всем, чем только смогу! Только живи!
— Ты останешься со мной?.. — уголки губ Диляры слегка приподнимаются в улыбке.
— Если позволишь… Если простишь…
— Мне не за что тебя прощать…
— Послушай, — перебивает Ильдар и поворачивается ко мне, — Алишер, ты тоже послушай. Выслушайте меня оба. Вы должны знать.
У меня лязгают зубы от ярости, но лишь сильнее их сцепляю. Молчу. Иначе, если раскрою рот, обругаю Ильдара и не посмотрю, что сестра к нему так тянется.
— О чём, Ильдар? — спрашивает Диля.
— О том зле, которое я совершил…
Мне нужно покаяться, пока не поздно. Возможно, сейчас у меня последний шанс. И другого не будет. Никогда. Ни у кого.
Смотрю в глаза Диляре, не отвожу взгляда. Хотя стыд и презрение к себе пожирают меня изнутри. Но я пойду до конца. Сниму с себя всю броню и откроюсь навстречу любой судьбе, которая мне уготована.
— Ильдар, это я виновата, что попала под колёса… — пытается остановить меня Диляра.
Молитвенным жестом заклинаю её дать мне слово.
— Сейчас не об этом, — начинаю я. — С этой болью мне тоже предстоит жить столько, сколько отведено мне оставшихся дней на Земле. Настало время объяснить, откуда взялись те фотографии…
Слышу какое-то движение рядом. Это Алишер приближается. Лицо его полыхает от ярости, а из глаз вырываются страшные молнии.
— Я просил не упоминать о моей жене! — цедит он сквозь зубы.
— Алишер! — Диляра останавливает брата взглядом. — Пусть Ильдар расскажет. Пожалуйста…
Она настолько слаба, что потратила на этот окрик, кажется, все свои силы. Диля замолкает, дышит так тяжело. Я всё бы отдал, чтобы поменяться с ней местами! Но почему-то ей, а не мне приходится теперь настолько худо…
— Те фотографии, — вновь возвращаюсь я
