была московская прописка. С горем пополам я договорилась прописать дочку в нашем общежитии. Может, с комфортом там обстояли неважно дела, но в плане медицинского обслуживания это дало моей девочке куда больше шансов на излечение.
— Ну, не прикидывайся, — фыркает Лиза. — Ты же понимаешь, что тебе с Данькиной квартиры только шиш с маслом достаться может. Но, к сожалению, у тебя есть дочь…
Еле удерживаюсь о того, чтобы вцепиться в белые патлы Лизы и выдрать их прям со скальпом.
— Нам, — максимально подчёркиваю это слово, — ничего не нужно от вашей семейки.
Лиза хмыкает:
— Ну, это я и хотела услышать. Только очень бы хотелось всё документально зафиксировать.
— Чего?
— Того, — Лиза выпрямляет спину. — Слушай, Ир, ничего личного, правда. Но мне риэлтор сказал, что без отказной не будет браться за этот объект.
— Какой отказной?
— На квартиру, — Лиза агрессивно подаётся вперёд. — По закону эта квартира без завещания делится между прямыми наследниками. И твоя дочь тоже к ним относится. Это чистая формальность. Если хочешь, я даже заплачу за услуги нотариуса…
— Подожди, — резко останавливаю её. — Насколько я знаю, заявление на наследство надо подавать в течение полугода после смерти. Я ничего не подавала…
— Ну, и прекрасно! — перебивает Лиза. — Мне нужен только письменный отказ. И всё.
Я начинаю экстренно соображать.
Да, я знала, что имею право подать в суд на раздел Даниной квартиры.
Но, во-первых, мне было не до того. Мы с Ясей как раз заканчивали важный курс лечения. Куда мне было ещё по судам таскаться?
Во-вторых, какой бы гадиной ни была Лиза, она — мать, точно такая же, как и я. Они с сыном остались жить в той квартире. Квартира хорошая, в Красногорском районе, в новостройке, трёшка. Но ведь начнись тогда делёжка, и ещё одна молодая мать с ребёнком оказалась бы практически на улице. Могла ли я на такое пойти? Никогда.
В-третьих, моя обида на Даню сменилась жгучей ненавистью. Стыдно сказать, но я даже не плакала, узнав о его смерти. Мне было, о чём поплакать тогда. И на него жалости уже просто не хватило. Я хотела забыть всё, что с ним связано, как можно скорее. Единственное, что он сделал хорошего за всю жизнь, — подарил мне Ясю. А за остальное — пусть горит в аду, прости Господи…
Однако сейчас, спустя столько времени я, видимо, и впрямь переменилась.
Слушая Лизу, мой мозг активизируется на максимум. За это спасибо Дамиру — это он меня приучил соображать мгновенно.
— Стало быть, — рассуждаю я вслух, — Яся остаётся претенденткой на квартиру Дани…
— Это только в теории! — спохватывается Лиза. — На практике это!..
— Через суд, — заканчиваю я фразу, переплетая руки на груди. — Это хорошая идея, Лиза. Спасибо, дорогая.
— Ты что задумала? — немедленно пугается она. — Я же говорю, это чистая формальность…
— Да-да, — продолжаю рассуждения. — А ведь действительно, я слышала о таком, что наследники на имущество объявлялись и спустя несколько лет. Надо лишь доказать невозможность сделать это раньше. А Ясе доказать подобное проще простого. У неё история болезни толще, чем телефонный справочник.
Лиза зеленеет прямо-таки на глазах.
Ого, как я её разозлила!.. Хотя, по сути, чем? Я же ещё ничего не предъявила. Просто хочу понять её же логику действий.
— Чего ты хочешь? — скрежещет зубами Лиза. — Я просто так не отступлюсь.
Пожимаю плечами, пока сама до конца не понимая, чего хочу.
— Послушай, Ир, — немного смягчается она, — давай договоримся как подруги…
— Подруги? — удивляюсь я. — Не шути так, пожалуйста. Не желаю тебе ничего плохого, но дружить у нас вряд ли выйдет.
— Так ведь я тоже не хочу тебе ничего плохого, — сладко поёт Лиза. — Дай бог тебе здоровечка и твоей доченьке. Просто напиши отказную. И дело с концом.
— Напишу, — киваю я, подумав. — За пять миллионов.
Лиза мгновенно давится кофе, которое пыталась хлебнуть из чашки.
— Ты долбанулась что ли? — кашляя, возмущается она. — Квартира стоит максимум двенадцать! И то — если всё сварится, как надо!
— Двенадцать, говоришь?.. — я прищуриваю глаза, подсчитывая в уме.
— Ир…
— Три миллиона.
— Ир, побойся бога!
Бога?.. Не знаю, стоит ли мне его бояться. В этот момент я вообще ничего не боюсь. Просто пытаюсь понять, какую выгоду может принести мне данная встреча…
— Ну, вот мы и дома.
— Ура-а-а! — Яся так радуется возвращению, как будто бы прошло не три дня госпитализации, а целый год.
Хотя для неё наверняка всё так и ощущается. Впрочем, для меня тоже.
Врачи отпустили её со скрипом, но дозу лекарств пришлось увеличить. И всё же я уверена, что в домашних стенах ей в любом случае будет проще. Даже в таких стенах — они по-своему родные.
Яся первым делом бережно ставит на стол свой драгоценный шарик. Она так полюбила его, что буквально часами глядит на парящие снежинки.
А я тихо радуюсь, что Дамир разрешил мне до конца недели не появляться на работе. И это прозвучит очень странно, но я уже соскучилась по своему рабочему месту, по суматохе в компании. И по Дамиру…
Нет, я не должна по нему скучать. Не должна.
Не должна, и точка.
Как я могу скучать по человеку, который был со мной так жесток? И который так много сделал для меня…
Но ведь он ужасный тиран! И очень чуткий человек…
Он злобный самодур! И превосходный стратег…
Он неуравновешенный кретин! И заботливый друг…
Он женатый мужчина!!!
Да… Да. Женатый мужчина.
А я — мать-одиночка.
Он — мой босс. А я — его личная помощница без права перехода на личности.
Всё нормально. Всё так и должно быть…
— Мам, почитаешь мне сказку?
— Конечно, милая, — улыбаюсь доченьке.
Видя её зачарованный взгляд, вновь устремлённый на волшебный шарик, я аккуратно встряхиваю игрушку. Снежинки летят, летят… А я читаю тихо и неторопливо.
Яся засыпает уже через несколько минут. Я любуюсь ею, не в силах поверить, что жизнь может покинуть моего чистого ангела. Так не бывает. Так точно не должно быть. Вот это как раз ненормально…
— Ирина Вадимовна… — слышится из коридора.
О, нет… Валентин Аскольдович вечером под дверью — жди попрошайничества.
К тому же все в нашей коммуналке в курсе, что я побывала «за бугром», а это значит, с меня «причитается».
— Ирина Вадимовна… — аккуратный педантичный стук не прекращается.
Ещё не хватало, чтобы наш «певчий птичка» Ясю разбудил.
— Что? — шёпотом спрашиваю я.
И застываю с разинутым ртом.
Валентин Аскольдович пожаловал не один. Его весьма неспортивное тело подпирает из последних сил
