жизни, пытаясь найти кого-то, кто сможет доставить мне такое же оргазмическое блаженство. И это сделает меня озлобленной старой девой, потому что я, скорее всего, никогда его не найду.
Но я могу жить с этим. Потому что, в конце концов, со мной все будет в порядке. В основном. Но когда я думаю о нем как о нормальном, живом, дышащем парне с семьей, которая занимается обычными повседневными делами… Когда я думаю о том, как он улыбался и, казалось, искренне радовался, проводя время со своей кузиной и ее ребенком… Вот тогда я понимаю, что вступаю на опасную территорию.
Потому что в этот момент я подумала… а что если?
Что, если бы у нас были обычные отношения? Если бы мы встречались, поженились и завели детей? Что, если он не просто какой-то придурок, который одержим мной?
Эти мысли пугают меня больше всего. Потому что если я допущу мысль, что мы могли бы быть чем-то большим, чем просто мимолетным эпизодом в моей жизни, то, в конечном счете, это разрушит меня до неузнаваемости. Если я допущу, что Доминик Маккинли может стать последней главой моей истории, это приведет лишь к душевной боли, от которой я никогда не смогу оправиться. Поэтому мне лучше не видеть в нем никого, кроме парня, который может управлять моим телом лучше, чем кто-либо другой. Мне не нужно думать о том, чтобы завязать с ним нормальные отношения.
Выключив душ, я беру полотенце с подогревателя и оборачиваю его вокруг себя. Затем иду на кухню и включаю чайник, чтобы приготовить чашку чая. Пока вода закипает, я беру телефон и пролистываю сообщения. От него нет никаких сообщений. Не знаю, почему я ожидала, что они будут. Мое сердце замирает от беспокойства, ведь я не знаю, где он и почему он не связался со мной. Это очень плохо.
Может, мне стоит позвонить Шэр и отвлечься…
Нет, я не могу позвонить ей. Она ушла домой вместе с моим братом, и мне совсем не хочется думать о том, чем они занимаются.
Аргх!
Когда чайник выключается, я заливаю чайный пакетик горячей водой и возвращаюсь с кружкой в спальню. Я забираюсь под одеяло и включаю телевизор. Не знаю, сколько времени я провожу, листая Netflix, прежде чем сдаюсь и просто переключаюсь на фильм Hallmark. Затем я кутаюсь в одеяло и стараюсь не думать о том, насколько одинокой сейчас себя чувствую, как я готова на все, чтобы кто-то другой был здесь.
Не кто-то, а он.
Я не хотел отпускать ее одну в свою квартиру. Меня так и подмывало просто послать все к черту, припарковать машину и пойти за ней туда. Ее что-то беспокоит, и я хочу выяснить, что это за хрень, чтобы потом все исправить.
И я планирую заняться именно этим, как только разберусь с делами, которые мне нужно выполнить. Говоря о делах, я планирую оторвать пальцы одному мудаку. Не хочу, чтобы обо мне думали, будто я человек, который угрожает кому-то без причины. Вот почему я сейчас сижу в доме этого засранца и жду, когда он вернется. Я смотрю на фотографию его удостоверения личности, которую сделал ранее. Эндрю Харпер. Двадцать лет.
Что ж, Эндрю, надеюсь, тебе понравилось то, что ты испытал с моей девушкой. Потому что сегодня это, возможно, последний раз, когда ты что-то чувствуешь.
Я убираю телефон в карман, когда ручка двери поворачивается, и Эндрю, спотыкаясь, входит внутрь. Он не один. Судя по всему, этот засранец привел с собой какую-то бедную пьяную девушку.
— Энди, дружище, я ждал тебя целую вечность. Где ты, черт возьми, был? — Я объявляю о своем присутствии, и хуесос смотрит на меня широко раскрытыми глазами. — Я же сказал тебе, что заеду. Разве ты не помнишь? — Напоминаю я ему, после чего поворачиваюсь к девушке, которая, спотыкаясь, идет рядом с ним. — Тебе нужно уйти, сейчас же.
— Нет, не уходи, — умоляет ее Энди.
Чертовски жалкий парень, умоляющий женщину остаться и спасти его задницу.
— Дорогая, нам с Энди нужно кое-что наверстать. — Я снова лезу в карман. — Вот, возьми это и вызови себе такси. — Я протягиваю ей две стодолларовые купюры.
Она смотрит на деньги в моей руке, а затем берет их.
— Спасибо, ценю это. — И, не оглядываясь, она выходит за дверь.
— А теперь, я полагаю, нам нужно заняться кое-какими делами, — говорю я Эндрю.
— Отвали. Убирайся нахуй из моего дома, придурок, пока я не вызвал полицию, — кричит он.
— С удовольствием, но я поеду не один. Видишь ли, ты поедешь со мной. Мы немного прокатимся.
— Ага, я так не думаю. — Он подходит к входной двери и открывает ее. — Убирайся к чертовой матери.
Я делаю шаг, словно собираюсь уйти, и замечаю облегчение на его лице. Но затем решаю воспользоваться моментом и нокаутирую его хуком прямо в висок. Я подхватываю его прежде, чем он падает на пол, и взваливаю его жирную задницу себе на плечо. Затем я несу ублюдка вниз по ступенькам и бросаю его на заднее сиденье своей машины. Пока он все еще в отключке, я связываю его запястья и лодыжки, после чего заклеиваю рот скотчем. До фермы ехать долго, и я не хочу слушать этого ублюдка, если он проснется.
Через час я затаскиваю его бессознательную задницу в свинарник. Я кладу его на стол, где уже было зарезано больше людей, чем я могу сосчитать на пальцах обеих рук. И каждый из них оказывался там из-за того, что они прикасались к ней.
В голове мелькает мысль, что было бы проще и гораздо менее трудоемко просто убрать ее. Но она была права. Если я так поступлю, то больше никогда не смогу к ней прикоснуться. А такая проблема этому гребаному миру не нужна.
Я смотрю на свиней, которые шумят, зная, что скоро будет их ужин. Я сказал сторожу, что он мне не понадобится в течение недели. Этого будет достаточно, чтобы прокормить их.
Обычно я жду, когда эти ублюдки просыпаются. Мне нравится видеть боль и страх в их глазах, когда я начинаю отрезать небольшие куски мяса, которые по мере продвижения становятся все больше. Они недолго остаются в сознании, но и этого небольшого проблеска достаточно. Однако сейчас у меня нет такой роскоши, как время. Мне нужно вернуться к Люси. Поэтому, закрепив туловище Эндрю на столе, я беру пилу и
