Его прерывает кашель с той стороны книжной полки. Мы стоим, склонив головы, и вдыхаем запах друг друга.
– Мне надо идти, – говорю я. – Маме, наверное, уже надоело меня терять.
– Побудь со мной еще немного.
– Она меня прибьет.
Райан смеется.
– Простите, – доносится из-за полки. – Если хотите поговорить, идите на улицу.
Вслед за этим раздается какой-то пронзительный визг, и я на миг думаю, что сработала пожарная сигнализация. А потом понимаю – это у меня в кармане звенит та штука, которую дали мне дома. Я недоуменно смотрю на нее. Райан, заметив мое замешательство, что-то с ней делает, и теперь она беззвучно чирикает у меня в руке, однако замолкать и не думает.
– Ответь скорее, – говорит он, давясь от смеха, потому что человек за полкой явно отправился за подкреплением.
– Я не умею, – пожимаю я плечами. – Она у меня недавно.
Райан нажимает какую-то кнопку и возвращает вещицу мне. Из нее доносится тонкий и резкий голос, снова и снова повторяющий мое имя. Медленно, с неохотой, я подношу ее к уху, словно морскую раковину. Голос принадлежит маме.
– Где ты?
– В библиотеке.
– Зачем ты туда пошла?
– Захотелось. – Я улыбаюсь Райану.
Мама вздыхает, плачет, рычит – по звуку не разобрать.
– Клэр, мы с Эстер придем за тобой, ты дождешься?
– Да. – Улыбка сходит с моего лица, и Райан, глядя на меня, тоже перестает улыбаться. – Я вас дождусь.
– Обещай! Стой на крыльце. Никуда не ходи. Запомни, Клэр. Жди нас у входа.
– Я буду ждать.
Вещица у меня в руке замолкает. Я не знаю, что с ней делать, поэтому прячу в карман.
– Простите… – К нам подходит женщина, она явно не в духе. – На вас поступила жалоба.
Райан берет меня за руку, и мы быстро идем мимо стеллажей к выходу, к огромным, будто в доме великана, дверям. Они то и дело открываются, впуская людей и холодный воздух.
– Я обещала ждать маму на улице, – говорю я. – Ты, наверное, считаешь меня очень глупой, раз меня забирает мама. Это не так, просто она уже старенькая и не может без меня прожить.
– Ничего я не думаю. – Мы на секунду замираем, и какая-то магнетическая сила тянет наши тела друг к другу. – Наоборот, это очень мило.
– Не знаю, увидимся ли мы еще, – говорю я. Сейчас мы выйдем на улицу, и все, что между нами было, останется в прошлом, которое я в любую секунду могу забыть.
– Обязательно увидимся, – говорит Райан. – Я знаю.
– Мне надо на крыльцо.
– Я подожду здесь. Присмотрю за тобой, пока она не придет.
– Правда? – спрашиваю я.
Он в последний раз сжимает мне пальцы, и я выхожу на холод, встаю на лестнице и с наслаждением, полной грудью вбираю в себя жизнь: яркие цвета, шум машин, запах грязного воздуха.
– Мамочка! – Эстер бежит ко мне, перепрыгивая через ступеньки. – Расскажешь мне сказку?
– Не смей уходить! – Мама хватает меня за руку и тащит за собой.
– Отстань от меня! – кричу я так, что на нас смотрят люди. – Отцепись!
Мама отпускает руку. Глаза на ее побелевшем лице распухли от слез. Внезапно ее боль отдается во мне, будто по груди ударили молотком. Нельзя было так поступать.
– Прости, мама, – говорю я.
– Тебе нельзя уходить одной, – повторяет она, а сама вся дрожит. – Я не могу за тобой уследить. Понадеялась на себя и не смогла. Я тебя подвела.
Мама плачет и не может остановиться. Я обнимаю их с Эстер, и мы втроем долго стоим так на лестнице посреди людского потока. Потом мама отстраняет меня и утирает лицо платком.
– Надо убрать продукты в холодильник, – говорит она. – А не то все потечет.
Вторник, 11 июля 1978 года Клэр
Это фотография с нашего отдыха на пляже в Сент-Айвс, графство Корнуолл. В тот день было страшное пекло, однако папа все равно в брюках, и даже манжеты застегнуты на все пуговицы. Он неуклюже сидит в шезлонге, будто верхом на враге, а я примостилась рядом, запустив руки в горячий сухой песок. Помню, как мама щурилась в объектив – ее ноги занесло песком, ветер с моря полоскал шелковую юбку. Я гляжу сердито – хочу, чтобы она поскорее закончила, потому что не желаю больше ни секунды сидеть неподвижно. И у папы, как я сейчас вижу, на лице точно такое же выражение.
Он терпеть не мог каникулы, ненавидел любое безделье. Ставить себе цели – вот что было ему по душе. Папа никогда ничего не делал только затем, чтобы убить время, – разве что книги читал, но и за них брался, когда не оставалось других занятий. Не знаю, как маме удалось затащить его на наши первые и единственные семейные каникулы. Могу представить себе их разговор. Мама, босоногая и длинноволосая, с веснушками на носу и некрашеными ногтями, убеждает его: нужно больше времени проводить с семьей, строить отношения с дочерью, жить полной жизнью, – а папа стоит на жаре в костюме при галстуке и глядит на нее, словно она не из другого поколения, а с иной планеты. Иногда я удивляюсь, как они полюбили друг друга. Несколько лет назад, когда мы с Грэгом стали встречаться, я спросила об этом у мамы, но она отмахнулась, и больше я не приставала. Однако в том, что она любила отца, сомнений нет. Он, конечно, тоже ее любил. Это было видно по его взгляду – на маму он смотрел как на чудо.
Сделав этот снимок, она ушла за мороженым, а папа вдруг предложил мне:
– Построим что-нибудь?
Я замерла и неуверенно оглянулась: он редко обращался ко мне напрямую.
– Песчаный замок, – пояснил он. – Только нужно вырыть яму поглубже или подойти к воде, где тверже песок.
Он встал и, даже не разувшись, пошел к береговой полосе. Я в своем купальном костюмчике поплелась следом. Папа петлял между полотенец с полуголыми телами. Никто не стеснялся – это папа с темным пятном от пота во всю спину смотрелся здесь чужаком. Когда до нежно плещущих волн оставалось несколько шагов, он опустился на мокрый песок и начал копать. Я некоторое время наблюдала, а затем стала повторять за ним. Папа голыми руками, без ведерка, вырыл ров и принялся лепить невероятно сложный замок, такой изысканный, что я даже не пыталась с ним сравниться, а только смотрела, как он работает. Время от времени папа поднимал на меня глаза, будто вспоминал, что я рядом, однако мы не произнесли ни слова. Мороженого в тот день я так и не увидела – мама вернулась и заметила нас, но решила не прерывать игру. Впрочем, в нашем занятии не было ничего от игры. Вся суть заключалась в том, чтобы построить песчаный замок с утонченными башенками и бастионами – и сделать это как можно лучше. Даже тогда, шести лет отроду, я поняла своего отца – поняла и захотела быть на него похожей.
Когда дело было сделано, он отряхнул руки и поднялся. Я встала рядом, чувствуя всю важность момента.
