— Пойдем, Руфус, — сказала Кэти и, открыв дверь, придержала ее, чтобы пропустить собаку в дом. Затем она вошла следом и мягко прикрыла за собой дверь.
Глава 21
Она перестала принимать свои желтые таблетки. Выпила последнюю на двадцать первый день ее цикла, а потом бросила. Зачем? Она приходила в клинику доктора Грейвса вялая и апатичная и работала там по полдня, потому что этим летом разразился экономический кризис. Появившееся свободное время после обеда Кэти использовала для того, чтобы подобрать себе гардероб для учебы в колледже. На обновки средств не хватало. Деньги, которые Кэти планировала потратить на кое-какие вещи, пришлось отложить на самолет до Майами, поскольку раньше она собиралась ехать в кампус с Треем и Джоном на машине. Все складывалось просто идеально. Ее новая соседка по комнате, уроженка Майами, пригласила Кэти погостить у нее неделю перед началом занятий, как раз тогда, когда Трею и Джону было сказано явиться в кампус. Она могла бы отправиться с Джоном на его пикапе, но они с Треем ехали в одной связке, и в такой ситуации оставаться с ними во время всех остановок и ночевки в мотеле было бы неловко.
Те небольшие сбережения, которые Кэти удалось накопить, позволили ей выбрать одежду для колледжа только в магазине подержанных вещей в Амарилло, и она с радостью отправилась в поездку по безлюдному шоссе через бурые пустынные прерии. Трея не было в ее жизни уже целую неделю, когда однажды после работы она повернула машину своей бабушки к дому Джона.
***
Лежа на кровати в своей комнате, Джон беспокойно листал проспект для поступающих в университет Лойола, который он вытащил из мусорной корзины, куда его после Дня подписания выбросил отец. Джон догадывался, почему эта брошюра вызвала у Берта такое раздражение. Колледж отказался от программы развития футбола в 1972 году, а именно этот вид спорта сейчас был на первых ролях во всех соревнованиях на уровне колледжей. Джон почти наверняка знал, кто организовал доставку по почте этого проспекта, и каждый раз, глядя на него, чувствовал приступ подступающей изнутри тошноты.
Телефон звонил каждые полчаса, но Джон не обращал на это никакого внимания, заставляя звонившего оставлять все новые и новые торопливые сообщения на автоответчике.
— Ну же, Джон, давай! — умолял его Трей. — Я знаю, что ты дома. Возьми же трубку, черт побери!
Комната Джона находилась в передней части дома, и поэтому он сначала услышал, а потом уже увидел подъезжающий «форд» мисс Эммы. У того из-под капота раздавался какой-то очень характерный стук, происхождение которого они с Треем так и не смогли определить, — по всей вероятности, что-то возрастное. Как Кэти будет обходиться без машины в кампусе в Майами? Она планировала брать у Трея его «мустанг», когда нужно будет куда-то поехать, и, разумеется, всегда могла рассчитывать на то, чтобы взять пикап Джона.
Он не видел Трея с момента их возвращения из Майами и разговаривал с ним всего один раз, после того, как он объяснился с Кэти. Трей так и не признался ей в своей неверности.
— Я не смог, — заявил он тогда. — Я просто не смог. Мне было и так достаточно тяжело сказать ей, что нам следует расстаться на время и пообщаться с другими людьми. Я знаю, что могу положиться на тебя в том, что ты не расскажешь ей о моих девушках, Джон.
— Только потому, что я не хочу доставлять ей еще бóльшую боль, ТД.
— Да, понимаю, но я знаю, что ты никогда бы не предал меня, Тигр. Ты мог бы ударить меня, но предать не смог бы никогда.
Новость об их размолвке тут же облетела весь город, и одного короткого взгляда на стоическое выражение лица Кэти было достаточно, чтобы понять, кто от кого ушел. Теперь она превратилась в мишень ехидных сплетен, большинство из которых исходило от Сисси Джейн и ее недалеких приспешниц, так что, если бы Джон продолжал тусоваться с Треем, это означало бы, что он каким-то образом поддерживает решение, принятое другом.
— Как она восприняла это? — спросил он Трея.
— Ну, как… как Кэти. Она просто молча слушала меня, а когда я закончил, встала, позвала Руфуса и ушла в дом. Даже не оглянулась. Закрыла за собой дверь. Вот так.
— А каких слов ты от нее ожидал?
— Ну, что она чувствует по этому поводу, по крайней мере.
— А сам ты не догадываешься, что она чувствует?
— Господи, конечно, догадываюсь, но я ожидал, что она как-то выразит это — поплачет немного, попробует отговорить меня от принятого решения. А у нее даже слезинки в глазах не появилось.
Трей бывал порой удивительно тупоголовым. Кэти никогда бы не унизилась, пытаясь отговорить Трея от решения бросить ее.
— Мне на минуту показалось, что я снова сделал ее немой, что у нее опять вернулось то прежнее состояние, — добавил Трей, и Джон заметил в его голосе нотки беспокойства и раскаяния. — Но потом я понял, что она просто молчит, как всегда делает, когда…
— …когда ей нечего сказать, — закончил за него Джон.
— Господи, Джон…
— Да, — ответил он и повесил трубку.
Они с Кэти разговаривали каждый вечер. В это время он всегда был дома, зная, что она позвонит.
— Ты, Джон, для меня как чашка какао перед сном, — как-то сказала она. — Не могу идти спать, пока не услышу твой голос.
Однако она все равно, похоже, не спит и не ест, подумал он. Он пару раз заглядывал в клинику, чтобы проведать Кэти, и каждый раз находил ее все более похудевшей.
Он положил книгу на кровать и пошел к двери с учащенно забившимся сердцем.
— Привет, — сказал он, шокированный ее бледностью.
— Надеюсь, я тебе не помешала. — На ее губах появилась легкая улыбка.
— Ты бы мне никогда не помешала, Кэти. Я всегда рад видеть тебя. Заходи.
Как только он запер за ней дверь, она закрыла лицо руками и заплакала; это были громкие, сотрясающие все тело рыдания, и Джон почувствовал своего рода облегчение. Плотину прорвало. Не говоря ни слова, он обнял ее и держал все время, пока она давала первый истерический выход своему горю.
— Как он мог так поступить? — Она всхлипнула. — Что такого он нашел в Майами, чего не мог найти здесь?
— Золото для дураков — вот что он нашел, Кэти. Он был ослеплен им, принял его за чистую монету и купился. Он очень скоро поймет, что его просто одурачили.
Она высвободилась из его объятий и отступила. В тот же миг Джон почувствовал какую-то пустоту, как будто у него забрали то, что он только что держал в своих руках. Он улыбнулся, чтобы скрыть укол почти невыносимой боли, и сказал:
