— О, затек пожаловал!
— Добрый вечер, Николай Иванович, — почтительно поздоровался Шурик и пожал деду руку.
Дед прищурился, окидывая мужчину пристальным взглядом и выдал:
— Больно вид у тебя довольный. Видать, Ритка уже борщом накормила.
— А как же! Она у вас рукодельница.
— Коли так женись, Шурик. Нечего на халяву тут борщи наворачивать!
— Деда! — возмутилась я и попыталась встрять между мужчинами.
Стало очень неловко за дедов пьяненький бред. Он у меня и так за словом в карман не полезет, а как выпьет так вообще — всю правду матку рассказывает.
Громов перевел на меня смеющийся взгляд и с достоинством ответил:
— Не переживайте, Николай Иванович. Завтра прямо и пойдем — заявление подавать. Я не халявщик и внучку вашу люблю.
— Вот! — дед довольно хлопнул Шурика по плечу, — Вот, это я понимаю мужик! Правильно сынок. Этих шустрых надо за косы и ЗАГС.
— А меня вы не забыли спросить? — возмутилась я, упирая руки в бока.
Дед бросил на меня снисходительный взгляд и важно подытожил:
— Я же говорил.
Возразить ничего не успела, мужчины отправили меня кухню печь блины по дедовому заказу, а сами закрылись в зале, для «важного мужского разговора»
Ясное дело, что блины — это просто повод, чтобы спровадить меня.
Мне оставалось только гадать, что же они там такое важное обсуждают, и нервно грызть ногти.
Не то чтобы я не хотела выходить за Шурика. Просто мне казалось, что все происходит слишком быстро. Он так стремительно ворвался в мою жизнь, укоренился в ней, став почти полноправным хозяином. Даже дед, который чуть что сразу за ружье хватается, уважительно поглядывает на Громова и прислушивается к его словам.
Больше все мне беспокоило, как будет жить без меня дедушка.
Он хорохориться, но я прекрасно вижу затаенную тоску на дне его глаз. Он так и не смог оправиться после смерти бабушки.
Да, я буду жить неподалеку и, конечно, буду постоянно, навещать его. Но навещать и жить — это не одно и то же.
А вдруг у него ночью прихватит сердце или случится гипертонический криз?
Он в таких ситуациях едва ли может позаботиться о себе сам. При его отношении к врачам и нашей системе здравоохранения в целом.
Минут через десять в нашу квартирку ввалились довольные, веселые девочки, а за ними чем-то очень заморочненная Маришка.
Я к этому времени уже успела испечь с десяток блинов и позвала девчонок попробовать их. На кухне сразу стало тесно, шумно и весело.
Марина поставила чайник и сменила меня у плиты. Я достала клубничное варенье, разложила его в бабушкины любимые пиалки.
Вскоре на ароматные запахи вскоре подтянулись и мужчины.
Нас оказалось слишком много, чтобы разместиться на кухне. Пока Шурик переносил стол и табурет в зал, я послала девчонок за баб Валей. Какие же блины без нашей добродушной соседки!
Уже сидя за столом, под боком у Громова, который, несмотря на плотный ужин, с утроенным энтузиазмом уплетает блины, шутит и смеется, я понимаю, что впервые за годы после смерти бабушки счастлива.
И дед, словно преобразился. Травит байки времен своей молодости. Глаза возбужденно блестят, а рука то и дело приобнимает хохочущую над его очередной шуткой баб Валю.
Уставшая и умиротворенная, я пригрелась в надежных объятиях моего мужчины. Он нежно целует меня в висок и шепчет:
— Ты совсем спишь. Поехали домой?
— К тебе?
— К нам.
Я бы могла поспорить с этим, но не стала портить ни себе, ни ему настроение.
Признаться, после сольных выступлений его бывшей змеюки, я уже не чувствовала себя так комфортно в Громовской квартире. Так или иначе, многое там напоминало мне о той неприятной сцене, а мыль, что он спал на своей кровати с этой стервой и вовсе была отвратительна.
Наверное, я становлюсь мнительной влюбенной дурой.
— А дед не будет против?
— Не будет, — заверяет меня Саша, — Ему и без нас сегодня весело.
Глава 23
Лекс
— Не думал, что у тебя хватит смелости сюда заявиться. Ну-с, с чем пожаловал? Я тебя внимательно слушаю.
Громов стоял напротив Анатолия Львовича, что с царственным видом сидел за своим антикварным столом.
Первое, что бросилось в глаза Лексу, едва он вошел в кабинет — мужчина заметно изменился за тот месяц, что они не виделись. Всегда энергичный, деятельный харизматичный Анатолий Львович выглядел уставшим, изможденным и очень бледным. Ощущение словно за месяц он постарел на два десятка лет. Глубокие морщины пересекли его лоб, а губы искривила едва заметная чужому взору гримаса боли.
— Что уставился?! — раздраженно бросил мужчина, — Говори, зачем пришел и вали отсюда. Глаза бы мои твою предательскую рожу не видели.
Он едва успел договорить, как зашелся в удушающем кашле.
— Паршиво выглядите, — заметил Лекс, когда мужчина, наконец, откашлялся, — Может воды?
— Пошел ты к черту. Болезнь, никого, не красит.
Повисла небольшая пауза, после которой Анатолий Львович откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул и признался:
— Рак. Четвертая стадия. Она, знаешь ли, ни хера не лечиться.
Эта новость стала шокирующей.
Львович, конечно, как кость в горле у Громова. Но смерти старому жуку он не желал.
— Аська знает?
Львочик бросил на него быстрый презрительный взгляд.
— Откуда? Я помру, она и не заметит. Либо за тобой бегает, либо по клубам шастает. У этой курицы только тряпки на уме. Вся в мамашу.
— Зря вы так о дочери.
Эта фраза еще больше вывела его из себя.
— Это ты зря. Я тебе дал все! Слышишь, все! Полный карт-бланш. Живи и радуйся жизни. От тебя только и требовалось, что терпеть Аську возле себя. Женился бы на ней, внука мне заделал, а там трава не расти. Хоть десять себе рыжих любовниц заводи. Так, нет! Надо было поиздеваться надо мной напоследок. Я на тебя столько лет убил! Паскудник!
Он задохнулся собственными словами, словно ядом и с трудом переведя дух, с надрывом произнес:
— И что теперь? Кто сохранит мое наследие, мою работу? Разбазарят все мое состояние, растащат.
Он замолчал, глядя куда-то поверх головы Громова.
— Вы даже сейчас думаете только о деньгах, — негромко произнес Лекс, — Здоровье на деньги не купишь, не правда ли?
Анатолий Львович бросил на него ненавидящий взгляд.
— Мне жаль вас…правда. Вместо того, что бы последние дни провести с любящей семьей, вы занимаетесь моей травлей. А знаете почему?
Лекс посмотрел мужчине прямо в глаза. Без жалости и сожаления.
— Потому, что нет у вас семьи. Никому вы не нужны. Даже со своим громадным состоянием. И от этого вас переполняет ненависть, граничащая с безумием.
— Если ты думаешь, что после твоих высокопарных речей, я избавлюсь от идеи стереть тебя в порошок, то глубоко заблуждаешься. У меня хватит времени и сил, что бы затоптать тебя в ту грязь, из которой я тебя вытащил!
Сыпать оскорблениями в ответ умирающему человеку было кощунственно и глупо. Громов просто решил, прекратить этот бессмысленный разговор.
— Вы можете делать все, что вам пожелаете, Анатолий Львович. Но знайте, как бы вы не старались, я все равно поднимусь. Путь не сейчас. Через пять, десять лет. То чем вы занимаетесь сейчас — это просто агония. Бессмысленная беспощадная борьба.
Он бросил последний взгляд на искажённое яростью лицо Анатолия Львовича.
— Прощайте.
Из душного, пафосного офиса Лекс вышел и сразу почувствовал какое-то иррациональное облегчение. Словно до последнего он не знал, поступает ли правильно, а сейчас не осталось сомнений в выбранном пути.
Единственно верном.
В конце, которого он не превратиться во второго Анатолия Львовича. Злого, желчного, жадного, одинокого старика.
Каждый человек сам выбирает свою судьбу.
И Громов выбрал эту маленькую тесную квартирку со смешной рыжеволосой девчонкой, хлопочущей на кухне. Он выбрал то будущее, в котором у него будет любящая семья, а не сотни миллионов на банковском счете.
