Макар покачал головой:
— Извини, я не пью. И вообще не смогу п-прийти. У меня режим.
Она капризно надула губки, явно рисуясь и флиртуя:
— Фу, какой ты скучный!
— К-какой уж есть, — пожал плечами Макар, уже потеряв интерес к разговору и вновь демонстративно уткнувшись в свой учебник.
Милана отошла от его парты совершенно озадаченная. Новенький отказался прийти к ней на вечеринку? Он вообще нормальный?
И за Макаром в классе моментально закрепилась слава высокомерного самовлюбленного хама. Впрочем, ему было по-прежнему наплевать. Если бы весь класс объявил ему бойкот — он бы даже не заметил.
Он тосковал по Динке просто невероятно, до физической боли. Каждый день превращался в отчаянную борьбу с самим собой: не сорваться бы, не помчаться к старой школе, чтобы перехватить Динку после уроков. Прижать к себе так крепко, чтобы ей стало больно, и не отпускать никогда… Но он не собирался нарушать данное ей обещание. Терпел и отсчитывал дни до конца отведенного им самим срока.
Правда, в одной маленькой слабости Макар так и не смог себе отказать. Каждый вечер он совершал пробежки до Динкиного дома: вставлял в уши наушники, врубал плеер на полную громкость и бежал привычной дорогой. Уже возле самого забора останавливался — якобы для того, чтобы отдышаться — и жадным взглядом находил знакомое окно на втором этаже. Разумеется, ничего разглядеть там все равно было невозможно, но Макара грела сама мысль о том, что он сейчас смотрит на окно Динкиной комнаты. Она — где-то там, совсем рядом, за занавеской…
В комнате чаще всего горел свет, и Макар гадал, чем Динка может сейчас заниматься. Читает? Сидит за компьютером? Просто валяется на кровати? Переодевается? Дальше мысли начинали течь уже в каком-то совсем неприличном направлении, и Макар, глотнув прохладного воздуха, бежал обратно. Сложно было сказать, зачем ему был нужен этот ежевечерний ритуал, но он так привык каждый день бегать к Динкиному дому, что это его даже как-то успокаивало. Умиротворяло. Дарило иллюзию близости…
Он боялся гадать, думает ли о нем сама Динка этими бесконечными одинокими вечерами. Очень хотелось надеяться, что да.
* * *
Наконец настал тот день, когда дуэтный номер Макара и Яны был полностью готов и отрепетирован до автоматизма.
На генеральный прогон собралась вся труппа во главе с директором. Макар, кажется, волновался даже больше маленькой Яночки. Та вообще была относительно спокойна, воспринимая все происходящее как забавное приключение и возможность покрасоваться под куполом вместе с обожаемым Макаром.
— Помнишь, что я т-тебе говорил? — тихо сказал он ей перед самым началом. — Никакой самодеятельности. Слушай т-только меня. Смотри только на меня. Не торопись. Не суетись. Не отвлекайся.
— Помню, — важно кивнула маленькая гимнастка.
Сюжет номера был незамысловат и знаком каждому ребенку: к обычной девочке Венди прилетает необычный мальчик Питер Пэн, осыпает ее волшебной пыльцой и наделяет тем самым даром полета.
Момент с пыльцой был очень красивым. Для этого Макар использовал глиттер — специальные рассыпчатые блестки. Нужная подсветка, выхватывающая их с Яной фигуры из темноты, делала эту сияющую россыпь особенно эффектной. Ну, а затем Питер Пэн брал Венди за руку и взмывал вместе с ней ввысь…
В номере было достаточное количество хореографических элементов — как на манеже, так и в воздухе. Макар ни на секунду не отрывал взгляда от Яны, поддерживая контакт глазами на протяжении всего номера. У них была своя собственная система знаков: он подмигивал ей или еле заметно кивал — и она понимала, что ей нужно сейчас сделать.
За весь пятиминутный номер Яночка не сбилась ни разу! Она словно понимала, что в цирке, как и в театре, не бывает второго дубля — ведь если артист ошибся, то каким бы талантливым и золотым он ни был, все зрители станут свидетелями его фиаско.
Макар по-настоящему гордился ею сейчас. Маленькая умница выложилась на все сто. Единственное, что он делал за Яну — это обмотку, не доверяя закручивать на себе узлы самостоятельно. А уж все остальное — подъемы, раскачивания, висы, изгибы, шпагаты в воздухе — она выполняла без проблем. Ей с легкостью давались даже обрывы, как простые, так и сложнейшие, где приходилось не просто падать, а еще и крутиться в полете. Выглядело это все просто невероятно зрелищно!
Макар был предельно собран и сосредоточен, не позволяя себе отвлекаться ни на какие мелочи. Однако, когда они с Яной на руках эффектно опустились на манеж под финальные аккорды мелодии, он почувствовал, что у него от напряжения подрагивают колени. Яночка сделала комплимент публике и обернулась к Макару, глядя на него сияющими глазами. «Я молодец?» — как бы говорил ее взгляд. «Ты супер!» — так же беззвучно ответил ей он, не раскрывая рта.
На секунду воцарилась тишина… а потом труппа взорвалась аплодисментами. Они не смолкали, кажется, минут десять. Кто-то из артистов уже перепрыгнул через край манежа и сейчас бежал поздравить Макара с Яной лично — обнять, пожать руку… Родители Яны смеялись и плакали, целуя свою маленькую звездочку.
А когда первые бурные восторги немного стихли, вдруг раздался резкий возмущенный голос:
— Да вы что все, с ума сошли?! Этот номер нельзя показывать публике.
50
Все члены труппы в едином порыве обернулись на говорившего. Директор вопросительно приподнял брови:
— Поясни, Миша.
— А что тут пояснять? — нервно отозвался Ремизов. — Это же кошмар, Константин Васильевич! Девчонке четыре года, она вообще не имеет права выступать как воздушная гимнастка до десяти лет!
— Что это ты выдумал? — возмутилась мать Макара, с недоумением глядя на своего партнера. — Это сольно она не имеет права. А в компании взрослого человека…
— Это он-то взрослый? — Михаил кивком пренебрежительно указал на Макара. — Ему самому еще нет восемнадцати. Он не может нести полную ответственность за чужую безопасность, тем более — за жизнь!
— Если дело т-только в этом, — вмешался Макар, единственный из всех почему-то совершенно не удивленный Мишиным поведением, — то мне восемнадцать уже через неделю.
— Да-да, — поддержал его Машков. — Тут подождать всего несколько дней осталось…
Миша недовольно сузил глаза.
— И все равно это безумие! Это же не просто висы и раскачивания на небольшой высоте. Тут и подъемы под купол, и обрывы, и вольтижная акробатика [16]… Это тяжелый трюковой номер!
— Т-тяжелый он только для того, кто п-плохо владеет своим телом и не уверен в себе, — встретив взгляд Миши, спокойно возразил Макар. — Лично у нас с Яной с этим п-полный порядок…
Михаил побагровел.
— На что это ты намекаешь?
Макар пожал плечами.
— Да я не намекаю, а прямо г-говорю… дядя Миша, — добавил он язвительно. — Кому-то способностей и в сорок лет не хватает, а кто-то уже в четыре г-года демонстрирует успехи.
Михаил заиграл желваками. Мать тут же вмешалась, кидаясь ему на выручку и пытаясь хоть как-то разрядить обстановку.
— Макар все самые сложные элементы взял на себя, разве ты не обратил внимание? Он страхует Яну и помогает ей с обмоткой, она в полной безопасности!
Ремизов едко рассмеялся.
— В полной безопасности? Дорогая, мы с тобой точно сейчас говорим о воздушной гимнастике? Ты прекрасно знаешь, что полной безопасности в цирке не существует. Всегда есть риски! А то, что вытворяет твой сын с этой девочкой… даже я себе такого не позволяю в наших совместных номерах! — на последних словах его голос возмущенно сорвался.
— А может, это не ты себе не позволяешь, а я — тебе? — отбила подачу мать.
— Что ты хочешь сказать? — нахмурился тот.
Макар усмехнулся.
— Т-туго соображаете, дядя Миша. Мама имеет в виду, что просто не д-доверяет вам настолько сильно, чтобы подвергать себя риску. Вы элементарно не д-дотягиваете…
