Его лицо выглядит потрясенным, но прежде, чем он успевает заговорить, я слегка приподнимаюсь на цыпочки и нежно целую его в губы. Я закрываю глаза, снова наслаждаясь прикосновением его губ к моим.
А потом, не говоря больше ни слова, я иду по проходу в спальню, одна.
23
МАКС
Я позволю Саше надолго остаться одной. Я испытывал боль и горе на протяжении многих лет. Когда-то я думал, что ничто не может ранить так сильно, как предательство моего младшего брата, а затем потеря моих родителей. Потеря моего старшего брата соперничала с этим, горе было настолько глубоким, что я думал, что никогда не оправлюсь от него.
Это другое.
Я никогда раньше не был влюблен. В меня никогда никто не был влюблен. Я ожидал, что всю свою жизнь проживу без этого, и задолго до этого осознание того, что я был на грани влюбленности в Сашу, было частью того, что удерживало меня. Я знал, что это может закончиться только разбитым сердцем, но я не понимал, что она уже прошла точку невозврата.
Прошлая ночь была ошибкой.
От этой мысли у меня болезненно сжимается грудь. Я не хочу видеть это таким образом. Прошлая ночь была чем-то за пределами моих самых смелых фантазий, удовольствие настолько переплеталось с эмоциями, пронизывающими нас, что это было больше, чем просто секс, больше, чем просто мой первый раз. Я не хочу сожалеть об этом. Но я не могу не думать, что ей не было бы так больно сейчас, если бы мы не зашли так далеко.
Она не может любить меня. Опасность, которая надвигается на нас, это моя вина, и даже если Виктор справится с этим, всегда могут быть другие. Я часть этого мира, часть мира Семей, мафии, Братвы и королей, якудзы и картеля, и это тот мир, от которого Саша должна быть свободна.
Она и так достаточно настрадалась.
Когда проходит достаточно времени, и я уверен, что она спит, я иду по проходу в спальню, осторожно приоткрываю дверь, чтобы заглянуть к ней. Она свернулась калачиком на боку, ее щеки липкие от слез, лицо раскраснелось, волосы спутались. Я так сильно хочу подойти к ней, протянуть к ней руку и прикоснуться к ней, успокоить ее, но я знаю, что этого делать нельзя. Если я это сделаю, в конце концов, это только все усложнит.
Я знаю, что время, проведенное в Италии, только вдвоем в поместье, где нет никого, кроме нашей охраны, будет пыткой. Я буду хотеть ее так сильно, как никогда, и с этим тоже придется бороться…и с тем, что мы чувствуем друг к другу, но не можем уступить. Но я должен обеспечить ее безопасность. Скорее всего, это будет означать, что перед концом на моих руках будет еще больше крови. Но я сделаю все, чтобы защитить ее.
Даже от самого себя.
Я возвращаюсь по проходу к креслу, оставляя спальню для нее. Я откидываюсь назад, закрываю глаза, и мне снятся прерывистые сны о неоне и дожде, умоляющем мужском голосе и крови на моих руках. И сквозь все это голос Алексея шепчет, преследуя меня: — Разве ты не боишься своего Бога?
Ответ всегда один и тот же, в момент, когда я отрезаю ему палец: — Я бы испугался, если бы думал, что Бог находится в этой комнате.
Во сне дождь продолжает лить. Но кровь на моих руках никогда не смывается.
***
Когда мы приземляемся в Италии, Саша появляется, ее лицо свежевымытое, волосы собраны в конский хвост, и она переоделась в чистую одежду. Выражение ее лица старательно бесстрастно, когда она присоединяется ко мне, выглядывая в окно, но оно резко меняется, когда она видит Италию за ним.
— О боже, — шепчет она. — Как прекрасно.
Нас ждет машина, и я придерживаюсь первоначального плана, отвезти ее пообедать в деревню, прежде чем мы продолжим путь в поместье. Стоит великолепный летний день, и я чувствую, как напряжение покидает ее, пока мы едем с опущенным верхом, а тепло солнца заливает нас обоих.
— Я всегда хотела путешествовать, — говорит Саша со смехом. — Я думаю, сейчас самое подходящее время для начала.
Ее смех немного успокаивает меня, заставляя думать, что, возможно, все будет не так плохо, как я боялся. Я вижу, как она расслабляется, чем дольше мы едем. Когда я сворачиваю на мощеные улочки, ведущие в причудливую деревушку за пределами поместья, я вижу, как округляются ее глаза.
— Здесь невероятно, — шепчет она, пристально глядя на меня. — Это то место, где мы собираемся остановиться?
— Ну, мы будем в поместье недалеко отсюда, — говорю я ей, смеясь. — Но это ближайшая цивилизация, да.
Я паркую машину и, обходя ее, чтобы открыть дверцу, не могу избавиться от чувства неловкости. Я говорю себе, что это просто паранойя, что единственной целью приезда сюда было то, чтобы никто не узнал. Просто странно возвращаться сюда после стольких лет. Мне было восемнадцать, когда я уехал, и я возвращался всего дважды, оба раза на похороны. После смерти моего отца я не был уверен, что когда-нибудь вернусь.
После смерти моего брата я был уверен, что не сделаю этого. Но я ошибался.
Я веду Сашу вниз по улице в кафе, которое я помню, и мы садимся на солнышке. Я делаю заказ для нас обоих на беглом итальянском и вижу, как ее глаза округляются, в них появляется намек на желание, но я пропускаю это мимо ушей. Я полон решимости не поддаться искушению здесь, чтобы убедиться, что я больше не совершу тех же ошибок. Чтобы убедиться, что я сосредоточен на защите ее, а не на том, чтобы хотеть ее.
— Сможем ли мы здесь все исследовать? — Спрашивает Саша, оглядывая площадь. — Это место такое красивое…
— Может быть, немного, как только мы устроимся. Нам надо по большей части оставаться в поместье в уединении. Сегодня все в порядке, пока мы просто едим, а затем уйдем, но я не хочу, чтобы слишком много людей знало, что мы здесь.
— В этом есть смысл, — соглашается она, но я слышу нотку разочарования в ее тоне.
— Тебе понравится поместье, — обещаю я ей. — Оно прекрасно. Там столько всего нужно тебе показать.
Она немного оживляется, на ее лице появляется легкая улыбка, когда официант приносит ей салат и бокал вина.
— Я не могу дождаться, когда увижу его, — тихо говорит она, ее глаза встречаются с моими всего на мгновение, а затем она быстро отводит взгляд. Это похоже на укол в грудь, но я игнорирую резкий укол боли, говоря себе, что это к лучшему.
Со временем она тоже это поймет. Особенно когда узнает обо мне больше. У меня нет иллюзий, что здесь я смогу сохранить от нее все свои секреты. Они выйдут наружу, еще одна причина, по которой я не решался взять ее сюда с собой, и когда это произойдет…
Она поймет, почему я был так уверен, что у нас никогда не получится.
Мы едим в почти дружеской тишине, и когда я оплачиваю счет, мы возвращаемся к ожидающей машине. Саша выглядит усталой, и я краем глаза наблюдаю за ней, пока веду машину, наблюдая, как она откидывает голову на спинку сиденья.
— Ты в порядке? — Я бросаю на нее взгляд, и она кивает, не открывая глаз.
— Думаю, просто смена часовых поясов. Я к этому не привыкла. — Она сглатывает, ее пальцы подергиваются на коленях, но через мгновение кажется, что она засыпает.
Я позволяю ей вздремнуть, пока мы не сворачиваем на подъездную дорожку, ведущую к поместью. Я нежно касаюсь ее бедра, слегка встряхивая, пока еду по длинной извилистой подъездной дорожке, обсаженной деревьями.
— Мы на месте, — говорю я ей и вижу, как ее глаза немного расширяются, остекленевшие и усталые, когда я завожу машину в огромный внутренний двор с фонтаном в виде двух львов в центре.
— Здесь нет воды, — говорит Саша, тихо смеясь, и я ухмыляюсь.
— Ну, давненько никого по-настоящему не было дома. — Я глушу машину, выхожу, чтобы обойти и открыть ей дверь, замечая, что она немного нетвердо стоит на ногах, когда я помогаю ей выйти. — Как только мы войдем внутрь, ты сможешь немного прилечь, если захочешь.
— Хорошо, — бормочет Саша, слегка опираясь на меня, пока мы идем к длинным ступеням, ведущим к большому особняку. Я указываю на него жестом, чувствуя капельку гордости, когда смотрю на него, даже если на самом деле это не мое, и никогда не должно было быть моим.
