тебя, — Пастухов отмахивается и шагает прочь к двери, — разведется с тобой твоя Лиля и не пожалею, — оглядывается и сканирует меня на реакцию. —
Развод.
Точно. Я же все вел к тому, чтобы развестись, ведь я был в браке для жены никем. Стал ли я сейчас хоть немного важен для нее?
Или уже поздно? Я так и останусь ничтожеством, подростком и слабаком?
— Да е-мае, — Юра кривится и возвращается к столу, выуживая из кармана пиджака фляжку с самогоном, — давай еще глотнем моей отравы.
Глава 51. Я тут посидел и подумал
Захожу в приемную и замираю, потому что из-за двери кабинета Германа доносятся какие-то нечеловеческие звуки. Что-то между дьявольским покряхтыванием и отчаянным клекотом, когда организм пытается исторгнуть из себя отраву.
— Я не знаю, что там происходит, — жалобно оправдывается Дарья, секретарша Германа. Сидит бледная, напряженно сложив руки на столе перед клавиатурой. — И узнавать не хочу.
— Ух, епта, Гордей, — раздается сдавленный и хриплый голос Пастухова, — мой самогон точно не для всех. Только для крепких духом и телом.
— Солярку и то легче пить, — сипло отвечает Гордей.
Я удивленно приподнимаю брови, глядя на Дарью, и та пожимает плечами с шепотом:
— Похоже, они там пьют, — шмыгает и обескураженно добавляет, — самогон.
— Откуда ты знаешь, стесняюсь спросить, каково это — пить солярку? — со смешком любопытствует Юра. — Молодость была дикой?
Отошла выпить кофе, блин.
Оставила Пастухова и Гордея без присмотра.
— Да что угодно легче пить, чем твою бормотуху, — тяжело вздыхает Гордей. — Я не чувствую рта.
— Я тоже.
Ворваться с возмущенными криками и погнать Пастухова с его самогоном к чертям собачьим?
В который раз удивляюсь тому, насколько бессовестным может быть человек. Взять и притащить с собой самогон.
Шагаю к двери.
Все-таки поскандалю. У нас тут кризис отношений, осознание ошибок и прошлого, в котором мы налажали так, что теперь нам разгребать и разгребать весь этот бардак, а Юра принес самогон и спаивает моего мужа.
Мне не к Верочке надо Гордея ревновать, а к Пастухову.
— Слушай, нужны контакты адвокатов? — спрашивает Юра, и я замираю у двери. — Разведут быстро и чисто.
Мои пальцы почти касаются холодной ручки.
— Или у тебя есть свои? — Юра опять откашливается, — Господи, да это не самогон, а моча Сатаны.
— Юр, ты как всегда.
— Адвокаты нужны, нет?! — Пастухов повышает голос. — Я уже почти набираю номер одного!
— Какой же ты заебистый мужик, Юр… Господи… Вот самогон у тебя такой же.
— Или свои адвокаты есть?
— Не будет развода! — басом гаркает Гордей. — Затрахал!
У меня аж рука вздрагивает, и я сжимаю кулак у ручки двери, пытаясь унять дрожь.
Развода не будет?
Гордей не отказывается от меня после всех ужасных слов, что были сказаны ему? Не отказывается после месяцев презрения и холодного высокомерия?
Он верит, что у нас есть шанс вернуть те солнечные и яркие ниточки любви в наш брак?
Это разве возможно?
— Не ори, — фыркает Юра. — На, глотни и успокойся.
Несколько минут тишины, и опять грудной кашель, маты и смех Юры, который невероятно доволен своим пойлом, что, похоже, плавит кишки.
— Сейчас полегче пошло, — говорит Гордей. — Вот совсем не удивлюсь, если у нас откроются язвы.
— О, а я понял твою тактику… — многозначительно тянет Юра. — А ты хитрый…
— О чем ты?
— Притворится больным, хромым и очень несчастным, — экспертно перечисляет Пастухов, — чтобы жена не развелась. И я подтверждаю, это работает. Я часто притворяюсь больным и страдающим.
— Нет, спасибо. не хватало, чтобы меня еще жалели.
— Не о жалости речь, дубина, а о заботе и любви. Тут важно, конечно, не перегнуть, а то, да, начнут жалеть.
Опять молчание, и тяжелый усталый вздох. Не могу определить, кто это так сокрушенно и печально вздыхает, будто перед ним открылись все секреты счастливых и несчастливых браков.
Молчание затягивается, и я пугаюсь, что могли два соколика отравиться самогончиком и помереть.
— Тихо что-то, — едва слышно и испуганно отзывается Дарья.
Оглядываюсь:
— Согласна, подозрительно.
Сжимаю ручку и решительно распахиваю дверь, готовая к самому плохому исходу, и возмущенно застываю в проеме двери.
Гордей медленно покачивается в кресле за столом, запрокинув голову, а на диванчике развалился Пастухов, который тоже медитативно уставился на потолок. Пядом с ним лежит пустая серебряная фляжка.
Лица — красные, глаза — осоловелые.
Смотрю сначала на одного, потом на другого, и не знаю, как себя вести.
— Что-то мы с одной фляжечки улетели, Гордеюшка… — Юра вытягивает ноги, — этотебе не элитное пойло за тыщи и тыщи зеленых… Это… Блин, сейчас слово модное вспомню… Крафтовый самогон…
— Угу-м, — отвечает Гордей.
— Вы серьезно? — спрашиваю я. — Нажрались?
— Культурно выпили, — Юра косится на меня. — Теперь отдыхаем.
Гордей переводит взгляд на меня, важно поправляет пиджак, а затем деловито закидывает ногу на ногу. После кладет руки на подлокотники и вновь покачивается.
Играет властного босса?
— О, господи, — Пастухов пьяно моргает, — мне тоже надо так научиться.
— Помолчи, — строго отзывается Гордей, и его толстый друг приподнимает брови, но рта не раскрывает.
Я тоже вопросительно изгибаю бровь и жду, что мне скажет мой пьяный муж.
— Я тут посидел и подумал…
Сейчас я ясно осознаю тот момент, что мужское эго Гордея требует того, чтобы он был для меня авторитетом и главой семьи.
Да, об этом часто пишут психологи, что мужики хотят быть для женщин главными решалами, но сейчас я чувствую эту потребность в Гордее. И, кажется, я хочу на нее ответить.
— Я тут посидел и подумал, — ровно, но очень категорично повторяет Гордей, — развода не будет.
Глава 52. Не в первый раз
— И меня совершенно не волнует твое мнение на этот счет, — Гордей продолжает говорить со мной в безапелляционном, тихом и повелительном тоне, — развода не будет.
Я не знаю, что ему ответить, потому что не привыкла вести с ним диалог, когда он пьяный.
Удивительное дело, но за все эти пятнадцать лет нашего брака он никогда не позволял себе пьянеть.
Стоит ли мне бояться, что мой муж станет алкоголиком после смерти
