моей «ласточке» нанесла именно ты, чтобы сбежать из-под домашнего ареста. Надо еще проверить, с какой сомнительной компанией ты связалась…
— Я тоже тебя люблю, па… Спасибо, что доверяешь, — бурчу и вылезаю наружу с чувством странного удовлетворения оттого, что хоть на время оттянула на себя часть родительского внимания.
Альки в классе нет, и я задаюсь вопросом, правильно ли рассчитала силу удара в той эпичной драке. Может, у нее сотрясение или синяк, хотя, вероятнее всего, дело в любовных страданиях.
К осиротевшей Наде подсела Юлька, обе не удостаивают меня вниманием, но я не расстроена — для паники есть повод посерьезнее. Мне нужны новости о Баге, но их нет — ни хороших, ни плохих, и я ежесекундно дергаюсь, словно наркоман в поисках дозы.
Относительно сносным день делают только заплывшие глаза и огромный синий бланш на роже Паши Зорина. Передвигается Зорин тоже крайне аккуратно, поскольку в пятницу Баг пересчитал ему все ребра.
Я буквально физически ощущаю, как в недрах Зорина кипит и бушует злоба, но его природную трусость никто не отменял — он обходит меня десятой дорогой и боится лишний раз поднять взгляд.
После уроков выхожу на крыльцо, сбегаю с него пулей и вылетаю за ворота — я во что бы то ни стало намерена разыскать Бага и узнать, чем закончился его разговор с отцом.
На стоянке, перекрыв тропинку пешеходам и выезд трем убогим тачкам, стоит черная тонированная «Мазда», ее зеркальное стекло плавно опускается, и в окне появляется улыбающееся лицо мамы сестер Мамедовых — той самой сияющей тещи Бага, которую так впечатлила моя игра на флейте.
Поправляю рюкзак и пытаюсь обойти машину со стороны капота, но Анна Павловна (так ее зовут, кажется), окликает меня:
— Ты ведь Элина? Литвинова Элина?
Страх щекочет пятки. Мы расстались с Алькой на очень нехорошей ноте: я вмазала ей кулаком по скуле, и она, в отличие от меня, похоже, предпочла нажаловаться предкам.
— Элина, здравствуй! — Анна Павловна выходит из машины. — Я хотела поговорить с тобой.
— Здравствуйте… О чем? — Я притворяюсь невинной овечкой, мило улыбаюсь и обворожительно хлопаю ресницами, но фокус не прокатывает.
— Если ты не против, давай зайдем в кафе-мороженое, — сухо предлагает она.
Сдается мне, с назревающей беседой надо идти не в кафе-мороженое, расположенное в трех метрах, а в бар с крепкими алкогольными напитками.
— Давайте. — Неопределенно пожимаю плечами. Если сейчас на меня наедут за Алькину скулу, я предъявлю им свой сломанный нос.
Анна Павловна проходит вперед, и я могу оценить ее дорогущее манто и сапоги на высокой шпильке. Покачивая бедрами, она входит в разноцветные двери кафе, идет к столику у окна, отодвигает пластиковый стул и указывает мне на место напротив. Я покорно его занимаю.
Занятная, должно быть, картина: длинный худой фрик неопределенного пола и холеная серьезная женщина ведут задушевную беседу в кафе-мороженом.
Она пристально на меня смотрит, но я не отвожу взгляд. Наконец она раскрывает рот:
— Элина, во вторник моя девочка вернулась из школы изуродованной и замкнулась в себе. На вопросы не отвечала, почти неделю притворялась больной. Чтобы разговорить Алю, пришлось покопаться в ее вещах, и глянь-ка, что я там нашла!
А.П. щелчком раскрывает сумочку, достает оттуда сложенный вчетверо тетрадный лист и двигает в моем направлении по столешнице. Забираю его онемевшими пальцами и с трудом разворачиваю.
Так и есть, мой рисунок. Баг на скейте.
— Красивый он мальчик, да, Элин?
Мое сердце останавливается, а в солнечное сплетение вгрызается смертельный ужас.
Нет. Нет, нет, нет…
День за окном темнеет и отдаляется на задворки сознания. Кровь шумит в ушах.
«Мы запалились. У нас проблемы, Баг…»
А.П. ждет ответа, пронизывая меня ледяным взглядом, от которого по спине бежит холодок.
Реальность рушится, но я упрямо киваю:
— Очень красивый…
— Жаль только, что без царя в голове, — продолжает она. — Мальчик склонен к самоповреждению: в подростковом возрасте таким способом пытался привлечь внимание своего отца. Да и вообще, нет у него никаких целей и стремлений, ни гроша за душой, мать-алкоголичка. Если бы не его отец, если бы не наша семья и Маша в частности — его бы уже давно нашли мертвым в какой-нибудь подворотне.
— Но ведь это же бред! — не выдержав, вклиниваюсь в ее душераздирающий монолог и тут же жалею об этом.
— Тебе я пока слова не давала! — рявкает Анна Павловна, я вздрагиваю и затыкаюсь.
Она кладет на столешницу айфон последней модели, нажимает на экран, и злополучное видео Пашиного авторства начинает воспроизводить в моей памяти тот счастливый теплый день. Мир вокруг размывается, я фокусируюсь на самой светлой минуте своей жизни, которую у меня так бессовестно отняли и обнародовали.
— Красивая пара, — только и выдаю я. Снова.
— Я бы так не сказала. — А.П. морщится. — Аля с боем удалила копию этого безобразия со своего телефона. Я настояла. И взяла с нее обещание не трепаться по этому поводу. Знаешь почему?
— Вы типа добрая фея-крестная? — недоумеваю, и Анна Павловна пытается подавить усмешку:
— О, я еще та «фея-крестная»! Хорошо бы тебе никогда этого на себе не почувствовать… Я не собираюсь прикрывать его загул, просто сейчас моей Марусе противопоказаны любые стрессы.
Все понятно, Анна Павловна тоже пока не намерена нас сдавать. Тогда возникает вопрос:
— А меня вы зачем сюда позвали?
— Девочка, я сейчас трачу на тебя свое драгоценное время потому, что хочу предупредить. Женя…
Опять мне в уши льют этот тупой мандеж про их неприкосновенную семейку и про то, как сильно Баг всем в ней задолжал, но я не могу это больше слышать.
— А вы не собираетесь учитывать то, что он любит меня и ничего от вас не хочет?! — взвизгиваю я на весь зал.
На нас оглядываются, и идеально подведенные глаза А.П. издевательски прищуриваются:
— Любит? Тебя? Помилуй, ты себя в зеркале-то видела? Он Марусю три года добивался, а тут вдруг влюбился в такую уродину, как ты? — Она заливисто и мерзко хохочет. — Не смеши… Он просто мальчик с неустойчивой психикой и не ведает, что творит…
То, что она сказала про мою внешность — давно не новость, этим меня не свалить. Но наговаривать на Бага я ей не позволю.
— Да нормальный он! Незачем выставлять его психом!
И тут выражение лица Анны Павловны реально становится жестким. В мозгах ослепительной лампочкой вспыхивает осознание, что игры закончились. И хорошо бы мне прямо сейчас навечно захлопнуть рот.
— Тогда слушай меня, и делай это очень внимательно, — медленно произносит она. — Ты, верно, в курсе, что
