Так что проблема, по-моему, не в читателях.
Проблема в писателях.
Когда-то, очень давно, я заболела графоманством и написала длинный запутанный роман на тему истории Древнего Египта. У нас в доме жила женщина, работавшая в сценарном отделе одного известного московского театра. И после уговоров моей мамы, подкрепленных небольшой суммой наличных, она согласилась почитать мой опус и высказать о нем свое мнение.
— Прежде всего, — размеренно говорила дама, глядя мимо меня куда-то в стену, — читателя не интересуют проблемы тысячелетней давности. У него своих полно. Но свои проблемы читателя тоже интересуют мало. Пишите о красивой жизни, даже если вы не знаете, что это такое. Читатель тоже не знает, так что уличить вас в невежестве не сможет.
— Теперь о героях. Их слишком много, и у них слишком сложные имена, — продолжала дама, не отрывая взгляда от стенки. А я только покорно кивала, как китайский болванчик. — По именам называйте только нескольких главных действующих лиц, остальных старайтесь характеризовать иначе. Местоимениями или прилагательными… И еще. Ваш литературный язык слишком громоздкий. Читатель не хочет читать длинные фразы. Изъясняйтесь коротко. Существительное, глагол. В крайнем случае — прилагательное. Если нет другого выхода — дополнение или междометие. Но лучше этого избегать. Существительное — глагол, существительное — глагол, вот формула успеха на сегодняшний день!
И прочитав произведения нынешних кассовых лидеров, я с рецензентом согласилась. Существительное — глагол. В крайнем случае — прилагательное. И все в восторге.
Все ли?
Дама-рецензентка напомнила мне мать одной моей однокурсницы. Людмила Константиновна преподавала на филфаке, и студенты ее страшно боялись. Я долго не могла понять, что же такого страшного может быть в хрупкой, маленькой, интеллигентной женщине до тех пор, пока случайно не попала на экзамен, который она принимала у своей группы.
Слушая отвечающего, Людмила Константиновна смотрела куда-то мимо его плеча. В стену, в потолок, в окно… И ни словом, ни взглядом, ни жестом не выражала своего отношения к ответу. Знаете, иногда смотришь на преподавателя и понимаешь: ты на верном пути.
А иногда посмотришь, и язык присыхает к гортани…
По лицу Людмилы Константиновны догадаться, на какой же ты тропинке, было совершенно невозможно. «Каменное» — вот самое подходящее слово в данной ситуации.
Она выслушивала ответ до конца, не перебивая студента и не помогая ему. После этого еще минуту молчала, как бы давая возможность реабилитироваться, и, если тишина не нарушалась, спрашивала:
— Все?
— Все! — отвечал несчастный.
— Садись, два, — говорила Людмила Константиновна, не меняясь в лице.
Примерно такое же выражение лица было у дамы, которая дала первый отзыв на мой первый литературный опус. «Садись, два!» — говорил ее бескомпромиссный взгляд. Я покорилась своей участи и оставила историю Древнего Египта в покое.
Помните, какой отзыв получил Булгаков от одного литературного Цербера?
— В вашем рассказе чувствуется подмигивание!
Иногда я думаю: почему рецензенты, так хорошо знающие секреты успеха и пути к читательскому сердцу, не пишут романы сами? Вот где был бы пример абсолютно точного попадания в десятку!
Наверное, потому, что у них просто нет для этого времени.
Должен же кто-то читать труды начинающих литераторов и давать о них отзывы!
Итак, я потратила целую неделю на свое самообразование и поняла две вещи.
Первое. Нельзя доверять рекламе.
И второе: кассовая литература и хорошая литература иногда могут быть синонимами.
К примеру, Стивен Кинг.
Можно по-разному относиться к его творчеству, но несомненно одно: человек он яркий и талантливый. И книги его легко и интересно читать.
И еще.
Не верьте тому, что пишут на обратной стороне книжной обложки. Никакой Стивен Кинг не «мастер ужасов». Я подозреваю, что те, кто пишет подобные аннотации, Стивена Кинга в жизни не читали.
А «Мизери?» А «Куджо?» А «Долорес Клейборн?» А «Роза Марена?» А «Рита Хейворт в Шоушенской тюрьме?»
Какие же это ужастики? Правда, только правда и ничего, кроме правды!
Конечно, у Кинга есть книги, написанные в жанре «Horreur». Но элементы ужастика служат для него только средством, а не целью. Средством, чтобы рассказать о вполне реальных вещах. О некоторых свойствах человеческого ума, человеческого характера и человеческой души. То есть средством для того, чтобы лучше рассказать нам о нас самих.
Правда, несколько раз кинокомпании заказывали Кингу сценарии для фильмов ужаса. Как правило, они заранее давали ему заготовки сюжета. И многие критики упрекали мастера за то, что он так неразборчив и берется за откровенно слабые сценарные поделки.
Знаете, что ответил им на пресс-конференции большой умница и талантливый писатель Стивен Кинг? Он сказал:
— Почему бы писателю не взяться за разработку сценария, если аванс выражается в шестизначной сумме?
Вот и я думаю: почему бы и нет?
В любом случае — не судите и не судимы будете. Лучше возьмите да почитайте книги отличного писателя. Удовольствие гарантировано.
Итак, я оставила свои попытки разобраться в формуле успеха современного городского романа. Просто собрала все книжки и водворила их в кладовку. Пусть полежат до лучших времен.
Неделя, таким образом, прошла незаметно.
Вопрос был в том, как пережить вторую.
Наниматель звонил мне с неприятной назойливостью раз в два дня. О том, чтобы выехать из города, нечего было и думать. Да и денег на бон вояжи у меня уже не было.
Я лежала на диване и медленно деградировала. Подавленность моя была настолько велика, что я даже задумалась над крамольным вопросом: а не посидеть ли мне с Костиком?
Но тут зазвонил телефон, и я лениво приподнялась с дивана.
Наниматель сегодня уже звонил. Что ж он, уже и полдня без моего голоса прожить не может?
Я неохотно брела к телефону, а аппарат все надрывался и надрывался истошным сигналом.
— Подождешь! — проворчала я, адресуясь к нанимателю. Несколько мгновений постояла над телефоном, потом сняла трубку.
— Да!!
— Простите, пожалуйста, — пролепетал испуганный мужской голос на другом конце провода. — Илону можно попросить к телефону?
Мужские голоса, звучащие в моей квартире, — такая же редкость, как айсберги в Сахаре. Поэтому я сменила гнев… не скажу, на милость. На удивление. И переспросила:
— А кто ее спрашивает?
Голос был мне незнаком.
— Меня зовут Родион.
И тут я вспомнила:
