Мэг Кэбот - Дневники принцессы

Но Тина говорит, что, хотя она и любит читать эти книги, она никогда не воспринимает их как руководство к действию в реальной жизни. Сами посудите, часто ли в реальной жизни кто-нибудь теряет память? И разве бывает, чтобы красивый европейский террорист держал заложника в гардеробной какой-нибудь девушки? Если бы такое даже случилось, то именно в этот день на девушке, как назло, было бы самое некрасивое белье, дырявое, к примеру, или с растянутой резинкой, или бюстгальтер, не подходящий по цвету к трусам, а вовсе не розовая шелковая рубашка и трусики-бикини, как на героине той книги.

И Тина правильно говорит.

Сейчас Тина выключает свет, потому что она устала. Я рада, потому что день был очень длинный.

Когда я вернулась домой, то первым делом стала выяснять, не звонил ли Джош, чтобы отменить свидание.

Он не звонил.

Между прочим, мистер Джанини был у нас (естественно). Слава богу, на этот раз он был в брюках. Он услышал, что я спрашиваю у мамы, не звонил ли мальчик по имени Джош, и тут же спросил:

– Уж не Джоша ли Рихтера ты имеешь в виду?

При этом голос у него был… ну, не знаю, потрясенный, что ли. Короче говоря, мне это не понравилось. Я говорю:

– Да, именно его. Сегодня вечером мы с ним идем на танцы по случаю Праздника многообразия культур.

Мистер Джанини поднял брови:

– А как же Лана Уайнбергер?

Все-таки очень неудобно, когда твоя мама встречается с учителем из твоей же школы.

– Он ее бросил, – говорю я.

Все это время мама очень внимательно за нами наблюдала, что для нее большая редкость, так как обычно она пребывает в своем собственном мире. Слушала она, слушала и спрашивает:

– Кто такой Джош Рихтер?

Я говорю:

– Всего лишь самый красивый, самый чуткий, самый классный парень в нашей школе.

Митерс Джанини фыркнул и добавил:

– Во всяком случае, самый популярный.

На что мама удивленно так спрашивает:

– И он пригласил на танцы нашу Миа?

Нечего и говорить, что это прозвучало далеко не лестно для меня. Когда родная мать считает странным, что самый классный, самый популярный парень школы пригласил тебя на танцы, значит, дело плохо.

– Да, – говорю я вроде как с вызовом.

Тогда мистер Джанини сказал, что ему это не нравится. А когда мама спросила почему, он ответил:

– Потому что я знаю Джоша Рихтера.

Тут мама заахала, заохала:

– Что-то мне все это тоже не нравится.

Я не успела ничего сказать в защиту Джоша Рихтера, а мистер Джанини продолжает:

– Этот парень живет со скоростью сто миль в час.

На мой взгляд, совершенно бессмысленная фраза. Во всяком случае, я так думала, пока мама не сказала, что поскольку я делаю только пять миль в час (пять, представляете!), то ей придется посоветоваться «насчет этого молодого человека» с моим отцом.

Здрассьте! О чем посоветоваться? Я что, машина с неисправным двигателем, что ли? И вообще, что означает вся эта ерунда насчет пяти миль в час?

Мистер Джанини решил перевести для меня на нормальный человеческий язык:

– Миа, он слишком легкомысленный, у него ветер в голове.

Легкомысленный? Ветер в голове? Мы что, живем в пятидесятые годы? Что это вдруг Джош Рихтер ни с того ни с сего стал считаться бунтарем?

Мама стала набирать телефон папиного номера в «Плазе» и одновременно сказала:

– Миа, ты всего лишь девятиклассница, тебе в любом случае не стоит встречаться со старшеклассниками.

Что за несправедливость! Наконец-то меня кто-то пригласил на свидание, и тут вдруг моя мама превращается в наседку! Этого мне только не хватало!

Стою я, значит, в комнате и слушаю, как мама с папой по громкой связи обсуждают, что я, дескать, слишком маленькая, чтобы встречаться с мальчиками, и что мне не стоит ходить на свидания, потому что у меня сейчас, видите ли, очень сложный период в жизни, потому что я узнала, что я принцесса и все такое. Они уже стали планировать всю мою дальнейшую жизнь (никаких свиданий до восемнадцати лет, в колледже – общежитие только для девочек и все такое), когда кто-то позвонил в домофон. К домофону подошел мистер Джанини. Когда он спросил, кто там, я услышала знакомый, даже слишком знакомый голос:

– Это Кларисса Мари Гримальди Ренальдо. А вы кто такой?

Мама, которая стояла в другой части комнаты, чуть не выронила телефонную трубку. Это была бабушка! Моя бабушка пришла к нам в мансарду!

В жизни не думала, что когда-нибудь буду хоть за что-то благодарна бабушке. Мне и в голову не могло прийти, что я когда-нибудь обрадуюсь ее приходу. Но когда она поднялась к нам в мансарду, чтобы забрать меня и ехать за платьем, я готова была ее расцеловать, честное слово, даже в обе щеки. Я бросилась ей навстречу и говорю:

– Бабушка, они не хотят меня пускать!

Я забыла, что бабушка никогда до этого не была в нашей мансарде, я даже забыла, что здесь находится мистер Джанини. Я могла думать только о том, что родители меня принижают и не хотят пускать на свидание с Джошем. Я верила, что бабушка обо всем позаботится.

И она позаботилась, еще как.

Бабушка влетела в комнату, бросила очень недружелюбный взгляд на мистера Джанини и остановилась ровно настолько, чтобы успеть спросить:

– Так это он?

Когда я ответила, что да, она только фыркнула в своей манере и прошла мимо мистера Джанини с таким видом, будто его тут и не было. В это время в телефоне по громкой связи раздался папин голос. Бабушка закричала на маму:

– Дайте мне этот чертов телефон!

Мама стояла с таким видом, как будто она подросток и дежурный в метро только что застукал ее за попыткой перепрыгнуть через турникет.

– Мама? – прокричал в телефон папа. Судя по голосу, он был потрясен не меньше, чем моя мама. – Это ты? Что ты там делаешь?

Для человека, заявляющего, что он не видит никакого проку в современных технологиях, бабушка на удивление хорошо умела обращаться с телефоном. Она отключила спикерфон, выхватила у мамы трубку и рявкнула:

– Филипп, твоя дочь собирается на танцы со своим поклонником. Я проехала в лимузине пятьдесят семь кварталов, чтобы отвезти ее в магазин за новым платьем, и если ты думаешь, что я не собираюсь посмотреть, как она будет в нем танцевать, можешь…

Тут бабушка употребила очень крепкое выраженьице, но из-за того, что она произнесла его по-французски, поняли только папа и я. Мама и мистер Джанини просто стояли и слушали. У мамы вид был рассерженный, а мистер Дж., кажется, нервничал.

После того как бабушка закончила объяснять папе, куда именно он может убираться, она бросила трубку и оглядела мансарду. Бабушка, мягко говоря, никогда не отличалась способностью скрывать свои чувства, поэтому я не удивилась, когда она выдала: