Хотя Портер убедил меня переехать к нему, у меня всё ещё оставалось несколько оговорок. И только через несколько недель после того, как я официально сменила свой адрес, я поняла это. Кэтрин, возможно, и не была частью его дома, но когда я стояла на нашем крыльце и смотрела, как Ханна собирает светлячков в банку из-под маринованных огурцов, маленький одноэтажный домик, который Портер делил со своей бывшей женой, издевался надо мной с самого конца тупика.
Ей не удалось стать частью этой красоты. Даже в воспоминаниях. По крайней мере, не моих.
Портер, будучи удивительно понимающим человеком, каким он всегда был, и глазом не моргнул, когда я призналась в темноте в своём желании переехать. Уже на следующий день я сидела у него на коленях за кухонным столом и просматривала объявления, присланные нашим агентом по недвижимости.
Мы купили первый попавшийся дом. Он был всем, чего мы никогда не знали, но хотели. Дом располагался дальше, чем мы планировали переехать — по крайней мере, в тридцати минутах от каждой из наших работ. Но он был далеко от моста Портера или парка Лукаса. Именно так, как нам это нравилось. Но что действительно меня радовало — ясный вид горизонта с обширной задней веранды.
Каждое утро восходящее солнце заливало светом гостиную. Дом был достаточно далеко от города, чтобы каждую ночь, после того как солнце исчезло, звёзды зажигались в небе, доказывая, что всегда можно найти свет — даже в темноте.
Трэвис уставился на отца поверх торта.
— У меня уже был одиннадцатый день рождения. Мне двенадцать лет!
— Я согласен с тобой, приятель. — Портер перевёл свой пристальный взгляд на меня, и его яркая, белоснежная улыбка почти ослепила меня. — Это Шарлотта настаивает, что тебе всего одиннадцать. — Он положил свою руку поверх моей, но вместо того, чтобы переплести наши пальцы, он использовал большой палец, чтобы поиграть с большим круглым бриллиантом на моём обручальном кольце.
Портер сделал мне предложение самым что ни на есть Портеровским способом.
Милым, очаровательным, романтичным и совершенно нелепым.
Через две недели после того, как мы переехали в новый дом, я ушла в продуктовый магазин, чтобы купить что-нибудь на ужин. Вернувшись, я открыла входную дверь, а затем отпрыгнула назад, по меньшей мере, на три фута, уронив все пакеты на пол. По другую сторону двери меня ждала картонная фигура в натуральную величину, изображавшая Портера одетого…
Подождите-подождите…
В розовые плавки. Его руки были на бёдрах, и он смотрел прямо перед собой сексуальным тлеющим взглядом. На груди у него было написано чем-то вроде белого солнцезащитного крема: Кто такой Йен? Как только моё сердце успокоилось, я дико рассмеялась и отцепила салфетку, приклеенную к его плечу. На ней была нарисована от руки карта нашего дома, а стрелки указывали мне путь на кухню. Я с подозрительностью позвала Портера и детей, но они не ответили, и я последовала по указателям на карте в нашу кладовку, где нашла ещё одну картонную фигуру. На этот раз Портер был одет в джинсы и чёрную футболку с надписью: Бойфренд Шарлотты. (Нравится ей это или нет). В руке он держал гамбургер с маленьким флажком-зубочисткой, на котором было написано: Вагю Терьер.
Мой рот расплылся в эпической ухмылке, но осознание того, что это был не просто один из обычных глупых трюков Портера, осенило меня, заставив мой желудок затрепетать. Я сняла с его плеча ещё одну карту на коктейльной салфетки и пошла по коридору в нашу спальню. Я осторожно толкнула дверь и обнаружила ещё одну картонную фигуру. Но это был не Портер. Может быть и он, но только его тёмный силуэт. На груди у него было написано: Портер в темноте.
Слёзы хлынули из моих глаз, нервы воспламенились в моих венах, но я снова сняла салфетку с его плеча. Карта указывала на наш шкаф.
С бешено колотящимся сердцем я медленно открыла дверь и вдруг разразилась громким смехом. Там было три картонные фигуры. На одной из них были изображены мы с Портером, Бог знает сколько времени назад, но он смотрел прямо перед собой, его рука лежала на моих плечах, а широкая фирменная улыбка раздвигала его губы. Картонная версия меня смеялась рядом с ним. И непривлекательным смехом. Мой рот был открыт, глаза плотно закрыты, а рука согнута, чтобы я могла держать его руку там, где она свисала с моей груди. Слева от него был вырезан портрет Ханны. На ней было её любимое розовое платье в цветочек и ужасные красно-белые леггинсы. Её тёмные волосы были заплетены в косички, и она тоже была изображена в момент того, что я была уверена, было громким смехом. Справа от меня была фигура Трэвиса. Он был одет в свою обычную униформу: неоновые баскетбольные шорты и простую цветную футболку. Его подбородок был задран вверх, руки скрещены на груди, и он ухмылялся, как маленький мужчина.
Мой взгляд вернулся к Портеру, где я заметила слова, написанные на его рубашке спереди: Портер в свете.
В моей груди потеплело, а сердце наполнилось любовью. Я выглядела нелепо на этой дурацкой картонной картинке, но это и была Шарлотта в свете.
Взяв карту, я последовала по коридору к раздвижной стеклянной задней двери. Там, на веранде, стояла ещё одна версия бумажного Портера. Но от этого у меня перехватило дыхание. Он был великолепен в чёрном смокинге, который сидел на нём как перчатка. Его пиджак была расстегнут, а правая рука засунута в карман. Он улыбался, как всегда, но это была горячая улыбка, которую Портер приберегал для меня, когда мы были одни.
Мои лёгкие сжались, и тепло в моей груди распространилось по всему телу, как лесной пожар.
Его левая рука покоилась на сердце, а на безымянном пальце было надето толстое золотое кольцо.
На лацкане его пиджака красовалась табличка «Здравствуйте, меня зовут» с надписью: Портер в будущем.
Слёзы покатились из моих глаз, когда я закрыла рот рукой.
Портер не скрывал, как сильно он хочет, чтобы мы стали семьёй. Он даже купил простую деревянную рамку для картины, которую повесил в прихожей, с выгравированными на ней словами: семья Риз: Портер, Шарлотта, Трэвис и Ханна.
После того, как я прожила замороженной в течение почти десять лет, перемены пугали меня до смерти. Но я должна была признать, что мысль о замужестве с Портером согревала моё сердце.
Однако сколько бы раз он ни говорил о том, что мы поженимся, на самом деле он никогда не делал мне предложения.
До этого момента.
Я сняла с плеча картонного Портера коктейльную салфетку и обнаружила, что она пуста. Вытирая слезы о плечо, я перевернула её. Толстыми чёрными чернилами было написано слово: Повернись.
С сердцем, застрявшим в горле, я развернулась быстрее, чем могла себе представить.
А потом слёзы хлынули в полную силу.
За эти годы я много плакала.
Но сейчас всё было по-другому.
Это были хорошие слезы. Счастливые слёзы. Да-я-выйду-за-тебя слёзы.
В том же смокинге настоящий Портер стоял на одном колене. Коробка с кольцами открыта. Бриллиант сверкает на солнце. Самая большая, самая красивая улыбка, которую я когда-либо видела, растягивала его губы. И табличка «Здравствуйте, меня зовут…» на его пиджаке гласила: Портер в настоящем.
Но он ничего не сказал.
Мы просто стояли и смотрели друг на друга.
Наконец, когда молчание стало невыносимым, я выдавила сквозь слёзы.
— Ты собираешься спросить меня или как?
Его улыбка стала ещё шире.
— Мне кажется, я был несколько преждевременен, когда попросил о небольшой компании в темноте.
Я рассмеялась, и это переросло в новые слёзы.
— Думаешь?
Он встал и подошёл ко мне, вынимая кольцо из коробочки. Портер остановился передо мной и взял меня за руку.
— Шарлотта Миллс, я хотел бы провести с тобой всю жизнь. В темноте. В свете. И везде. Навсегда. — Он наклонился вперёд и прошептал мне на ухо: — Выходи за меня.
Это был не вопрос, и он не стал дожидаться моего ответа, прежде чем надеть кольцо мне на палец.
И все же я сказал «да».
