лицо, поймала тяжёлый, наполненный решимостью взгляд.
– Я хотел.
– Приехать?
– Нет. Остановить. Но не успел. А потом решил, что так правильно.
Я подумала, что он это специально. Лжёт, чтобы потешить моё женское самолюбие. Но ложью это не было. В горле встал горький ком.
– Я ждала, – повторила я шёпотом. – Представляла себе, как ты приедешь на своём внедорожнике. И… – его взгляд стал ещё более суровым, и я замолкла. Шумно втянула носом прохладный воздух. – Почему она, Дань? Почему Наташа?
Он посмотрел на солнце. Я сделала то же самое.
– Так вышло. Она оказалась рядом. А потом это вошло в привычку. У меня не было стимула что-то менять.
– А сейчас?
– А сейчас он есть. – Он провёл ладонью по моей спине. Взгляды наши снова встретились. – Ты мой стимул, Агния. Я слишком увяз в правильных поступках. Надел шкуру хорошего парня и долго не хотел признавать, что она на мне трещит по швам. Помнишь, как мы с тобой ездили на объект?
– Конечно, – ответила я негромко, не улавливая, куда он клонит.
Уголок его губ дрогнул.
– Вот тогда-то шкура и лопнула. Ты смотрела на чёртов седан, а я думал: какого хрена?! Какого хрена ты за минуту вытащила наружу то, что я пытался затолкать поглубже месяцами?!
– Что? – спросила я почти беззвучно, глядя ему в глаза.
– Да всё. – Он мягко коснулся моих волос и, улыбнувшись уголками губ, вытащил застрявшую в них веточку. Швырнул под ноги. – Ты дала дёру в Америку, я вернулся в семью. Занял место в компании… Всё вроде бы шло, как надо. Правильно, провались оно пропадом. Наверное, мне всегда подсознательно хотелось, чтобы отец мной гордился. И тут у меня появилась возможность этого добиться. Знакомо?
– Знакомо, – вздохнула я. – Я улетела искать себя, ты занял моё место. Я получила свободу, ты – семью.
– Да, Рысь, – он взял меня за руку. – Только это так не работает.
Я снова повернулась к нему спиной, встав у самого края обрыва, и Данил обнял меня. Так мы и стояли, молча, пока солнце не скрылось за горизонтом, оставив после себя лишь красную полосу, отделяющую землю и небо. Сгущались сумерки, воздух стал влажным и по-настоящему холодным. Но в объятиях Данила мне было тепло.
– Отец всегда гордился тобой, – я первая нарушила молчание. – Просто ему было трудно это признать. У него сложный характер.
– Он властный сукин сын, – просто сказал Данил то, что я пыталась облечь в красивую форму.
– Ты тоже. Вы совершенно одинаковые.
Он шумно вздохнул. Я продолжала смотреть на красную полосу света на горизонте. Если бы меня спросили, видела ли я когда-нибудь что-то прекраснее этого, я бы ответила, что видела. Но если бы мне сказали, что через минуту я навсегда потеряю способность видеть, я бы провела эту минуту, стоя на обрыве и глядя на подсвеченное пурпуром небо.
– Прости, Агния.
Я резко повернулась к нему. В полутьме я всё еще могла различить черты его лица, чуть зловещее от падающей на него тени, видела блеск его глаз.
– И за прошлое, и за настоящее прости. Я вёл себя по-скотски.
– Хорошо, что ты это понимаешь.
Его губы скривились. Взяв меня за руку, он отвёл меня к байку.
– Ты же понимаешь, что не должен бросать ребёнка? – Вместо того, чтобы ответить, Данил попытался поцеловать меня. Я отстранилась. – Дань. – Я знаю, что это такое – отвечать на вопрос, почему у других детей есть папа, а у нас нет. И знаю, как это больно. Ребёнок не виноват в том, что происходит в отношениях родителей. Даже если ты не женишься на Наташе, ты не перестанешь быть ему отцом.
– Не перестану, – согласился он. – Я и не открещиваюсь.
Отвечать я не стала. Слишком противоречивыми были чувства. Как бы там ни было, меня пожирало эгоистичное желание, чтобы Данил был только моим. Чтобы отцом он был только Мирону и, если сложится, нашим будущим детям. Но я напомнила себе, что он не вещь, чтобы кому-то принадлежать. Главное, чтобы любил он только нас и так, как смотрит на меня сейчас, не смотрел ни на кого больше.
– Я дам этому ребёнку, что смогу. Но жениться на женщине, которую не люблю… – он обхватил ладонями моё лицо. – Нет, Агния.
– А есть женщина, которую ты любишь?
– Есть, – сказал он уверенно.
– И кто она? – я и так это знала, но хотела, чтобы он сказал это вслух.
– Ты, – ответил он и, прижав меня к мотоциклу, повторил: – Ты, Рысь.
Не успели его слова раствориться в воздухе, его губы оказались на моих. И я, больше не думая ни о чём, обняла его за шею. Ответила на поцелуй, пальцами перебирая завитки на затылке. Прильнула к нему всем телом. Влажная трава щекотала ноги, прохладный металл касался меня сквозь невесомое платье, и мне казалось, что всё это почти безумие. Но жизнь сама по себе безумие. И это безумие я хотела разделить только с одним мужчиной – с Ягуаром, с отцом своего сына, с тем, кому принадлежало моё сердце.
* * *
Когда мы вернулись, дом был погружен в умиротворённую тишину. О том, что несколько часов назад отец принимал гостей, напоминала только праздничная лента, оставленная кем-то около гаража.
Данил помог мне слезть с байка и, как только ноги коснулись пола, прижал к себе.
– Тихо, – я остановила его, зная, что, если не сделаю этого, будет поздно.
Разговор на обрыве стал для нас точкой невозврата. Точкой кипения. Мы наконец дали волю своим чувствам.
Перед тем, как вернуться, мы заехали в бистро. Наши роскошные вечерние наряды, пусть и помятые после поездки в лес, смотрелись нелепо на фоне расшатанных столиков, но сонной официантке, кажется, не было дела до того, перед кем ставить поднос. Я прижималась к Дане и в полутьме пропахшего маслом и дешёвым кофе зала чувствовала себя свободной в желаниях, в праве любить.
– Пойдём, – выскользнув и его объятий, я подняла с земли туфлю. Осмотрелась, ища
