— Фитоняш. — поправляет его старший брат, вставая со своего места. — Я выше тебя, и у меня кость тяжелая. А у тебя, Тох, сам знаешь, жировые отложения в местах, характерных для женского пола…
— Да я тебе сейчас, Николос!
— Мальчики, немедленно прекратите! — очередной раунд боев братьев Авериных останавливает уверенный голос их матери. — Ники, хватит дразнить брата! Я вас не так воспитывала! Вы должны быть друзьями и опорой друг для друга! — Тоха самоотверженно показывает брату язык, стоя за спиной тети Дины.
— Мам, мы же шутим. Ну чего ты? — мой друг обезоруживает свою родительницу одним ласковым объятием, и та мгновенно тает. — И тебя я люблю, мой маленький бегемотик. — фраза к брату звучит скорее для усыпления бдительности тети Дины, так как левой рукой он молниеносно отвешивает тому щелбан.
— Алло, гараж, вы есть идете? — доносится до нас звучный бас дядя Валеры, — Я тут помру, пока вас дождусь! Димка, беги от них ко мне, они пока разбираться будут, мы с тобой хоть поедим нормально.
Раньше я часто зависал у Авериных, а братья у меня. Тогда я не видел разницы в наших семьях. Мы тоже собирались вечерами, у нас тоже были свои шуточки и игрища. Но с уходом отца все как-то резко изменилось. Да, мы с матерью создавали все возможные условия для мелочи, чтобы она не чувствовала недостатка любви или внимания, но, как бы я сам не скрывал от себя, мне самому не хватало отца.
Я ненавидел его всем сердцем и считал первосортным говном. Но что-то в груди ныло, будто кислотой жгло, когда дядя Валера шутил за столом над своими сыновьями или надо мной, когда тетя Дина смешно фыркала и ругала своего супруга.
Первое время после развода я часто пропадал у них. Они словно дарили мне все те эмоции, которых мне отчаянно не хватало, и всегда вели себя со мной так, будто я их родной третий ребенок.
Но однажды мне стало стыдно. Стыдно перед матерью.
Получалось, словно я бежал из дома и находил себе утешение, оставляя ее одну. И, ясно осознав это однажды, я стал приходить к Авериным намного реже. Вместо этого старался все свободное время развлекать двух своих женщин: одну маленькую и одну большую, которая всегда умело держала ради меня лицо.
— Что у тебя нового, Димка? — спрашивает дядя Валера, пока тетя Дина накладывает мне рагу. И она с гордостью, вместо меня, отвечает своему мужу:
— Димочка у нас, как и всегда, один из лучших студентов!
— Скажете тоже, теть Дин, — слюни от ароматов, исходящих от приготовленных блюд, собираются во рту.
— Не то, что твои оболтусы. — ухмыляется ее супруг, хотя братья учатся хорошо. — Двух троглодитов вырастила.
— Они такие же твои, как и мои. — ласково кидает в него тетя Дина. — Димочка, возьми еще салата, а-то сейчас Антошка все съест.
— Ради правды, стоит отметить, что троглодит у вас один. — ухмыляется Ник. — А вот с первым ребенком вам несказанно повезло. Такой красавчик, к тому же умненький.
— Когда я открою свой ресторан, — с набитым ртом грозится Тоха. — То буду считать ваши порции! Помяните мое слово.
Я громко смеюсь вместе со всеми, а затем мои мысли вновь возвращаются к недавнему разговору с отцом.
— У Вали скоро день рождения, ты знаешь. Она хочет устроить особенный маленький праздник только для самых близких. — говорил мне отец, сидя на кожаном кресле в своем кабинете.
— А я тут причем?
— Ты ее лучший друг с самого детства и лучше многих знаешь ее вкусы и предпочтения. Она будет очень рада, если именно ты организуешь для нее праздник.
— Это тупая шутка? Я тебе не фея-крестная. И в этом участвовать не…
— Ты мне тут не дерзи. Тебе на карту каждый месяц капает приличная сумма. Считай, что в этом месяце будешь отрабатывать. Встретишься с Валей и обсудишь детали. И смотри не подведи меня.
Глава 42
— Зачем тебе это? — спрашиваю у Вали, когда она опускается на стул напротив меня и просит официанта принести ей лавандовый латте и малиновый чизкейк.
Я не полный идиот, чтобы верить в то, что идея нагрузить меня организацией ее дня рождения зародилась и расцвела в голове моего отца. Он из тех мужчин, которые далеки от праздников и воспоминаний о том, какие цветы любит женщина. Он, как я помню с самого детства, принадлежит к касте, которой надо открыто и заблаговременно сообщать о своих желаниях. Именно так поступала мама за нашими семейными ужинами, и, думаю, так же ведет себя Ивлина.
Валя неторопливо поправляет свои волосы, в которые я когда-то мечтал зарыться и без конца вдыхать ее запах, а потом поднимает на меня свои огромные бездонные глаза. Смотрит тепло и с примесью такого неподдельного удивления, что я вспоминаю кинутую однажды Ником фразу: «даже Станиславский мог бы крикнуть ей: «верю!». Но как жаль, что талант не отменяет сучьей натуры. Занавес, господа слепцы».
— Я не понимаю, о чем ты, Димочка. — нежная улыбка появляется на ее лице, а затем Ивлина начинает слегка покусывать свою нижнюю губу.
Сложно сосчитать, как часто я когда-то представлял ее рот на своём члене, пока дрочил в ванной.
Раньше один мимолетный взгляд на ее пухлые губы мог привести меня в полную боевую готовность. А сейчас я не испытываю ровным счетом ничего, разве что — брезгливость. Картина того, как мой отец ее драл, оказалась для меня невыносимо горькой, но в то же время удивительно действенной пилюлей, вмиг вытравившей из моего организма вирус, которому я не смел сопротивляться много лет.
А ведь она наверняка ему сосет.
Эта мысль вызывает незапланированный рвотный позыв, и я опускаю глаза к своему кофе.
Отвратительно.
И даже парадоксально.
Как порой то, что казалось тебе верхом блаженства и неизменным недосягаемым идеалом, оказывается вдруг протухшей вонючей лужей, которую хочется обойти за километр.
— У меня большая загруженность в универе. Помочь тебе с организацией твоего дня рождения я вряд ли смогу. Думаю, ты сама прекрасно справишься. — спокойно говорю я. Мы оба знаем, зачем встретились, поэтому я предпочитаю сразу расставить все точки над "i", чем вести никому не нужный диалог. И где-то в глубине души наивно надеюсь, что ее совесть поможет ей достойно принять мой отказ.
— Ну, Димочка, а если чуточку? Я без тебя совсем не справлюсь. Ты же мой самый лучший друг, и даже намного больше чем друг… Ты всегда мне ближе всех вокруг, разве ты не знаешь? — ее ладонь опускается на мою руку. Я наблюдаю за тем, как она начинает нежно гладить мою кожу. Этот жест с этой фразой о том, что ближе меня нет никого в целом свете она всегда умело применяла, если я не сиюминутно соглашался на какие-то ее прихоти. Также, как и сейчас, смотрела мне в глаза и плавила мои внутренности, волю, сметая любые сомнения.
Но это было когда-то. Ощущения, словно очень давно, не несколько лет назад, а несколько жизней.
Наклоняюсь к ней через стол и ласково говорю:
— Валюш, хочу, чтобы ты мне отсосала. — ее глаза на секунду расширяются, но я не вижу на прекрасном лице ни тени смущения или банального возмущения. Уголок губ трогает улыбка. Довольная. Мне уже заранее известен ответ, но я должен пойти до конца. Разбить последнее стекло на пути к воздуху, — Прямо здесь, в туалете, встанешь на коленочки?
Она улыбается уже чуть шире. Мне никогда не понять, как ей удаётся так умело сочетать невинность с пороком, но, облизнув губы, моя искорёженная мечта, согласно кивает.
— Это неверный ответ. — достаю из кармана удачно завалявшуюся наличку, оставляю на столе сумму, которой с лихвой хватит не только оплатить счет, но и на чаевые официанта, и встаю с места. — Передай, пожалуйста, моему отцу, что манеры его жены вынуждают меня отказаться от заманчивого предложения.
Секунда. Ровно столько требуется девушке, которой я грезил, чтобы из милой феи превратиться в стерву.
«Неужели ты не видишь ее настоящую? — кажется Аверин старший прочно засел в моей голове со своими репликами относительно Вали.
