Одна возможность. Я уже говорил, что байки на дух не переношу.
Миллисекундная пауза, взятая выпавшим из реальности разумом на перезагрузку, и я закрываю лицо руками, надавливая на глаза основаниями ладоней до появления алых кругов. Без особого толка – знакомый альбом в его руках на месте. Тот самый, с редкими и наверняка дорогими монетами, которые всю жизнь коллекционировал, а затем завещал сыну Егор. Его наследство. Его память об отце.
– Откуда здесь это? – перевожу перепуганный взгляд на Арбатова, впившегося в меня немигающими глазами. – Я не понимаю...
Порывисто шагаю к нему, но он смотрит так, что ноги врастают в пол.
Неуловимое движение головой – предупреждение, и я убито прикрываю веки. Судя по скрипнувшему в напряжённой руке альбому, Арбатов на пределе. Уверена, Мир сейчас думает о том же, о чём и я. Не нужно слов. Между нами молчание, громкое как сирена: оглушительнее упрёков, болезненнее ударов. Секундный анализ и с разбега в тупик. Вдребезги.
Признаю – это конец. Просто конец. Мы вместе ставили дом на сигнализацию, а до того Мир подкалывал, что если я ещё раз схожу проверить, заперты ли все окна, то смело можно погрузить в багажник сани. И гостей у меня не было давно, совсем никого. Только он. Ни Димы, никого другого – ни души. Один из нас двоих, другой никто не смог бы без умения просачиваться сквозь стены. Если это не я, то, получается, он?
Мир, за что ты так со мной?
Глава 33. В огонь и в воду
В комнате тихо. Тикают часы на стене, гулко разносится выдох Арбатова. Он ждёт ответа, а у меня его нет, только горечь. Горечь и муторное понимание, что всё – всё, чем я эти дни была богата гроша ломаного не стоит. Это конец. Чего ещё он ждёт? Почему не уходит?
– Ладно, попробуем иначе и сначала, – Мир смотрит в пустоту, прикрывает глаза чуть дрожащими ресницами и только затем продолжает: – Кто-нибудь был... Нет, не так. Скажи, кто-нибудь мог проникнуть в дом, пока мы были вместе?
Сработай простенькая сигнализация на дверном замке, я бы об этом всё равно знала, но, увы...
– Нет, – отзываюсь зло. Звучит слишком резко и я прикусываю губу, чувствуя, что уже не выдерживаю. Лучше бы наорал или выбил пару стёкол. Да хоть ударил! Меня коробит его бездействие, потому что Миру оно вот совсем несвойственно. Потому что пачка сигарет в его руке смята в гармошку, пальцы белые-белые от перенапряжения, а голос – тихий и ровный, будто чужой.
Почему он так напряжён, но при этом спокоен? Почему нервничает, но как-то странно. Это же Мир! Где хлёсткие обвинения? Где буря эмоций, готовность крушить?! Он таким каменным не был даже у отца на похоронах, а тогда в его распоряжении было пару дней, чтобы остыть. Или всё проще и никакой неожиданности нет? Ну конечно. Господи, о чём я только думала... Он же говорил. Столько раз повторял – как бедная сиротка я всех устраиваю, но не больше. Всех. И его тоже. Переспать – пожалуйста, а в качестве девушки я никому не нужна. Зачем лощённым пираньям их с Димой круга такой комичный мезальянс?
– Камеры работают?
Я усмехаюсь, но сдерживаюсь. Сдерживаюсь из последних сил, чтобы не скатиться до голословных обвинений. Можно подумать он не знает. Дом пустовал с момента женитьбы наших родителей, я перебралась в день его приезда. Какой был смысл в видеонаблюдении? Стеречь трусы с ягнятами, которые я вывешиваю на заднем дворе?
– Это у тебя камеры, золотой мальчик, а у меня даже собаки нет, – отвожу глаза, борясь с желанием истерическим хохотом выпустить боль разрывающую меня изнутри. – Что здесь ценного? Стены, мебель, может быть, соль, которую ты на днях так щедро вывалил?
И снова привычной для него ответной агрессии не следует. Я также не чувствую на себе его взгляда, хотя воздух буквально трещит напряжением.
– Кто-нибудь заходил к тебе после того, как ты выпорхнула в окно моей библиотеки?
Очередной вопрос, на который мы оба знаем ответ. Исаева он лично провожал до машины. Я видела в окно, как они вместе шли к воротам и как задумчиво Мир смотрел вслед Диминого Ниссана. Тупой, абсолютно бессмысленный вопрос.
– Только ты, Арбатов, – практически рычу, проходя к окну и вставая к нему полубоком, уговаривая себя продержаться ещё чуть-чуть. Пока ещё шок придаёт такой нужный мне иммунитет. Пусть доигрывает свою партию и катится ко всем чертям. Потом буду выть. Не при нём. – Ты приходил ко мне тем вечером, потом утром. Сегодня тоже... Удачно зашёл, правда?
Мой вопрос теряется за стуком брошенного в стену альбома. Неужели всё-таки попала в цель? Этот ведь защищаться не будет, сразу пойдёт в наступление. Во всём будет стоять до конца. Во всём... А что он обещал?
"Я лично позабочусь, чтобы твою чёртову пломбу сорвал кто угодно, только не он"
Пацан сказал – пацан сделал. Лично позаботился. Даже не скрывал особо, да что там – вообще не скрывал! Но что услышала я?
Только "люблю"
Он играл, а я велась. Он шёл к цели, а я влюбилась.
Что Дима козёл ещё тот – это ладно. Тут Мира впору даже поблагодарить. Коробит другое – за что так жестоко?
Как будто непонятно за что...
– Всё потому что моя мама чёрная вдова, – отвечаю сама себе его же словами. – И я её маленькая ядовитая копия.
Вслед за альбомом в стену летит смятая пачка. Мир зажимает в зубах погнутую сигарету, закуривает, но продолжает непрерывно щёлкать зажигалкой, убийственно глядя на огонь. Отправляет в полёт и её тоже.
– Ты монеты взяла? Пойми, мне нужно знать, что делать! – рывком, до боли сжимая пальцами плечи, ставит меня перед собой. – Да или нет?
Сощуренные глаза смотрят так требовательно, будто ждут, что я распишусь в том, чего не совершала. Очередная причуда его извращённого мозга – подставить, а затем убедить меня, что так оно всё и было. Как убедил в своей человечности и способности полюбить такую, как я, без оглядки на статус и мнение родни. Не сомневаюсь, что мать Арбатова костьми легла бы против нашей связи.
– К чему тупые вопросы? – взрываюсь неожиданно даже для себя. Признание ему нужно? Да пожалуйста! Доиграем эту бредовую игру и адьёс. – Брала – не брала? Другой ведь
