– У меня для тебя подарок. Взгляни! – ему так не терпелось увидеть мою реакцию на сюрприз, что вручить его решил уже в прихожей. Торопливо полез во внутренний карман и извлек из него бархатную коробочку. – Вот! Это тебе!
Открывала крышку я сама, так как Ткачев немедленно передал свой подарок мне в руки. И в футляре предсказуемо оказалось кольцо с бриллиантом. Красивое. Ничего не скажешь. И камень был очень крупным, а еще так и светился и искрился. Но меня все это не порадовало. Почему? Может, во мне обнаружились и вышли наружу капризы беременных, но это, все же, вряд ли. Я больше думала, что это получилось из-за того, что совсем не так все себе представляла. И предложение о замужестве, и вручение кольца, и…да все у меня в жизни было не так. От этого сделалось так плохо, что из глаз брызнули слезы, и я самым настоящим образом расплакалась. Страшненько так, сморщилась и сгорбилась, и принялась размазывать слезы по щекам.
– Что случилось?! – опешил Ткачев. – На слезы счастья совсем не похоже.
– Ты угадал, – еле выдавила из себя слова. – Это другое.
– И что же? – ему очень хотелось прочесть ответ на моем лице, от этого все сверлил и сверлил меня взглядом, и еще хмурился, снова, как всю неделю до этого. – А я хотел сделать тебя этим подарком счастливой. Так что же произошло, черт возьми?!
– Просто… – и сказать дальше не получалось. И слова застревали в горле, и не хотелось ничего ему объяснять, что видела эту сцену много-много раз в своем воображении, и всегда она смотрелась в фантазиях иначе. Да что там, совсем не так.
– Погоди! – ему пришло на ум приблизиться вплотную и положить ладонь мне на лоб. От этого мне сделалось еще горше, а плач тогда уже перешел в рыдания. – Да что за… А ну, пойдем присядем. Вот так. Нет, садись ко мне на колени. Тебе удобно, детка? Отлично. И давай-ка успокаивайся. Смотри, от рыданий глаза стали красными. А нос и губы опухли.
– Это не от этого, – захлебывалась я слезами. – Это от беременности губы стали припухать. Это я уже точно поняла. А скоро…скоро совсем сделаюсь страшная.
– Ты из-за этого расплакалась? Глупости. Ты мне, все равно, будешь нравиться. Да. Будь уверена. И еще, нос, конечно, опухший не красит, но что поделать, а вот губы пухлые – это класс. И грудь! Ты же не могла не заметить изменения и там? Грудь у тебя теперь – высший класс, детка. А все я, это от меня ты такая аппетитная стала.
Это что, была насмешка? Вот ведь, однако! Все про себя, любимого, и про себя! Я тут пребывала в разочаровании, а он… Ух! Как будто меня волновало, нравилась ли ему! Или было такое? Ну, если честно, то немного да, было, но самую-самую малость.
– А скоро еще и живот появится! – заметил с удовлетворением в голосе.
– А…а! – это была последняя капля. Было, отчего завопить не своим голосом.
– Ты что, Ира? Это же здорово! Малыш будет расти. Мы будем за ним наблюдать.
– Издеваешься? Что, нет! Когда это женщинам было приятно терять фигуру?!
– Ага! Значит, ты, все же, из-за этого рыдаешь?
– Нет.
– Тогда живо говори, из-за чего. Кольцо не понравилось?
– Нет.
– А напрямую можешь сказать, в чем причина истерики? Видишь же, что с вопросами у меня ничего не получается. Говори, давай! Что тебе не так?
– Все! Все не так. Кто так предложение делает? И вообще…его как не было!
– То есть? Мы же ранее уже решили пожениться.
– Не совсем! Просто подтвердилась беременность, и ты подвел черту, что надо из-за этого расписаться.
– Да. И ты со мной не спорила. Что так смотришь?
– А ты дал бы мне поспорить?
– Нет, конечно.
– Вот. Один жесткий деловой расчет. Ничего приятного женскому сердцу.
– А то, что я сейчас подарил тебе это кольцо с какими-то там многими каратами? Не считается?
– Нет. Если в прихожей и просто сунул в руки футляр.
– Черт! А как надо было? – запустил он пятерню себе в волосы, а сам этого не заметил.
– Ты мелодрам раньше никогда не смотрел? – смерила его насмешливым взглядом.
– Дошло. Должен был продумать сцену. Декорации получились не те, да и на колени не встал. Полный провал. Уяснил. И так понял, поезд ушел, теперь тебя уже не устроит букет цветов и преклонение перед тобой?
– Точно! Ты оплошал, Ткачев. И я тебя никогда теперь не прощу, так как такие события обычно помнятся всю жизнь.
– Это мы еще посмотрим, что нам запомнится на всю оставшуюся… – и он снял меня с колен, перед этим слегка щелкнув по носу. – Пойду переодеваться. Ужин, надеюсь, готов?
А ночью Ткачев, прежде чем заснуть, притянул меня ближе, положил к себе на грудь и долго гладил спину, плечи, волосы.
– Ира, – его голос в темноте спальни звучал глуховато. – Мне надо уехать. На несколько дней. Сейчас не могу сказать, на сколько, точно. Пообещай, что не станешь волноваться. Пообещаешь? Уверяю, что тебе ничего не будет грозить.
– А тебе? С тобой все будет в порядке?
– Конечно. Как иначе! По-другому и быть не может. А теперь спи. Спокойной ночи.
И он сделал, как сказал. Отбыл неизвестно, куда. Должна ли я была его, как следует, расспросить? Жена, наверное, задала бы много вопросов уезжающему мужу. Невеста, догадывалась, что тоже. А я смолчала. И что из этого выходило? Что не волновалась из-за его отъезда? Здесь точно могла сказать себе, что нет, это было не так. Переживала очень. Так в чем же было дело? Что не ощущала себя ни той, ни другой? Возможно. Но тогда, кто я была ему? И кто он мне? Вот такие проблемы мучали меня весь тот день и еще следующий. А потом они меня оставили. То есть, на третий день разлуки с Дмитрием эти вопросы отошли на второстепенный план. И все почему? Эх, ответ на этот вопрос не пришелся мне по вкусу. Дело было в том, что во мне проснулось новое чувство к моему мужчине, очень похожее на ревность.
Нет, не так. Сначала почувствовала странное такое беспокойство. Вроде, и не думала ни о чем конкретном, а внутри меня поселилась маята. И такая, что еда стала невкусной, окружающая обстановка раздражающей, а ночью заснуть не могла так долго, что чуть не отчаялась. А вот на следующий день, уже с утра пораньше, как встала с постели изрядно встревоженная коротким, но ярким сном, так и поняла, что вместе со мной проснулась и ревность. Как оказалось, ранее это чувство никогда еще меня не посещало. Если бы было иначе, то я обязательно бы подобное запомнила. А как иначе? Она же меня всю отравила, так как оказалась всепоглощающей. Из-за нее дышать стало затруднительно, и разум как помутнел.
А осознала, что довелось испытать именно это чувство, как раз, после сновидения, что привиделось мне в предрассветные часы. Живая такая картинка предстала перед глазами, и главными ее героями стала знойная брюнетка и мой Ткачев. Ой! Это что я такое умудрилась сказать себе: «Мой?» Выходило, что так. Не заметила когда, но этого мужчину я себе присвоила. Делиться им точно нисколько теперь ни с кем не хотела. А он возьми и примись в моем сновидении обнимать ту дамочку, что висла у него на локте. Ясно, что сцены из сна так и стояли потом перед мысленным взором. И они мешали мне жить. Вот так обстояло дело.
– Это что же получается? – сама я себя тоже терзала, ничуть не меньше заполученной «болячки». Это оттого, что привыкла раскладывать все в своей жизни по полочкам. Вот и тогда попыталась, но получалось так себе. – Когда меня предал Глеб с той девочкой, что я испытала? И что теперь? – сравнению переживания не подлежали. Сейчас мне гораздо больше было не по себе. Рассуждала так и крутила, и комкала в руках шерстяной палантин, в который куталась, сидя в беседке. И так получалось, что весь его, где вытянула, где узлами завязала. Вот ведь, нервы как ослабли.
– А с Соломатиным отношения длились два года, тогда как с Ткачевым всего чуть больше двух месяцев. Что же может быть со мной, если связь эта продлится с год, к примеру? С ума сойти! – продолжила я истязать себя домыслами, и от воображаемых перспектив даже в жар бросило. – Но о чем я, вообще, сейчас терзаюсь? Ведь, Ткачев мне изменил пока только во сне. И то…не столько он тянулся к девице, сколько… Черт! Вот отчего мне нисколько от этого не легче?!
