В те годы ее собственный отец был до такой степени влюблен в свою невесту, что решил помочь другой молодой паре. Эбби не могла в это поверить — он всегда казался ей сдержанным и невозмутимым, и хотя ее мать постоянно пыталась доказать обратное, она не верила ее словам. Тихоня — Том Рестон — был безумно влюблен в девушку — мать Эбби. Получается, что их брак не был скучным и деловым: они испытывали друг к другу страсть и всепоглощающее чувство, о котором их дочь даже не догадывалась. Но так оно и было — и теперь она знала об этом. Отец и в самом деле был неразговорчивым — тихим, как говорил Мартин, — но за его молчанием скрывалось очень многое. Томас Рестон оказался куда более сложным человеком, чем Эбби когда-либо могла вообразить, и его любовь к ее матери, Хелен, и даже его любовь к самой Эбби была тихой, скрытой, но ощутимой.
Неудивительно, что Мартин решил рассказать обо всем именно ей. Неудивительно, что он так настаивал на том, чтобы именно она получила портфель и узнала их с Клэр историю. Словно у дочери с отцом был общий старый друг, о котором Эбби не знала.
Эбби устало принялась убирать бумаги, которые всю ночь вытаскивала из портфеля, стараясь сложить их в том же порядке, в каком нашла. Уважая решение Мартина, она уже было опустила заявление на получение паспорта на самое дно, но вдруг обнаружила, что в портфеле осталось еще что-то. Вскоре она разглядывала маленький конверт, адресованный Мартину и подписанный чьей-то рукой, очень похожей на Клэр, несмотря на то, что буквы были дрожащими и нечеткими — она явно писала незадолго до смерти. В конверте лежал ключ.
Эбби вытащила его и обнаружила, что на нем болтается металлическая цепочка с ярлыком, на котором значится: «Фирма „Свифт: мастера на все руки“, складское помещение В». Она покачала его на ладони, словно взвешивая, как всего несколько часов назад взвешивала стопку кассет. Не задавай вопрос, если не хочешь услышать ответ. А потом сунула ключ в карман. Почему бы и нет, подумала Эбби. В конце концов, она и так уже зашла слишком далеко.
Пытаясь сдержать легкую дрожь — от усталости или переизбытка эмоций, Эбби сама не могла разобрать, — она сложила бумаги обратно в портфель, осторожно закрыла его, выключила настольную лампу и встала. Прошла по коридору, на стенах которого висели первые полосы «Леджер», но пока не спешила уходить из редакции. Прежде чем направиться через парк к офису фирмы Свифтов, ей нужно было еще кое-что сделать.
Эбби зашла в комнату, которую в редакции обычно называли библиотекой, и где по зеленым папкам с золотыми буквами были разложены все номера газеты, один за другим, начиная с самого первого, вышедшего в 1846 году. Эбби подкатила лестницу на колесиках к стеллажу и достала папку «ИЮЛЬ — ДЕКАБРЬ, 1998 г.». Торопливо пролистывая страницы, она добралась до нужной статьи.
Вчера вечером у себя дома после нескольких месяцев упорной борьбы с раком в возрасте шестидесяти шести лет скончалась Клэр Класкер. Супруга Дэниэла Класкера и мать троих детей: Элисон, Джонатана и Эдварда, миссис Класкер родилась и выросла в Лонгвуд-Фолс. После нее остались муж, дети и шесть внуков, а также ее сестра, миссис Маргарет Бентон, которая тоже проживает в Лонгвуд-Фолс.
Миссис Класкер. Эбби покачала головой и стала читать дальше:
В пятницу в областной больнице Шенектэди от травм, полученных в результате автокатастрофы, скончался тридцативосьмилетний Рэндэл Дэвлин. После него остались мать, Рут Дэвлин, проживающая в Олбани, и брат, Мэтью Дэвлин, проживающий в Пенсаколе, штат Флорида.
Эбби открыла «Леджер» за следующий день и прочитала:
В субботу от удара в возрасте восьмидесяти двух лет скончалась Сандра Кашинг…
Дальше шло имя Гарольда Старетта, а в следующем номере — Нормана Бредфорда, Дженни Маклухлин, Луиса Майклза. После них — Марка Киббинга, Эдгара Ломакса, Джона Сатино, а потом Эбби захлопнула папку.
Она отступила назад и окинула взглядом высокие стеллажи с бесконечными папками. Здесь хранилась летопись жизни и смерти жителей Лонгвуд-Фолс — номера «Леджер», в идеальном порядке подшитые в кожаный переплет.
Каждое слово — правда, и каждое слово — ложь.
Эбби закрыла за собой дверь библиотеки и, оставив позади тихий коридор, вышла через парадный вход редакции в пустынный город под занимающееся рассветом небо. Наступило двадцать восьмое мая, вдруг осознала она, и этот день показался ей первым днем нового года. Городской парк еще не проснулся, трава была влажной от росы, а беседка поблескивала в лучах утреннего солнца. Эбби прошла мимо нее и направилась вниз по наклонной улице, оставляя позади дома с задернутыми шторами, за которыми хозяева спали в своих теплых постелях или, сонные, слонялись по комнате в предвкушении нового рабочего дня. Кому известно, что на самом деле происходит в чужих домах — или в чужих жизнях, если есть разница? Клэр была такой, как говорилось в некрологе, и в то же время в ней скрывалось нечто большее. После смерти о ней писали как о миссис Класкер, жене, матери и бабушке. Конечно, она великолепно справлялась с каждой из этих ролей, но все они ни в коей мере не раскрывали того, что делало ее жизнь неповторимой. Эбби не успела отдать должное отцу. Ее отец, прошлым летом занимавший пост редактора «Леджер», также не смог отдать должное Клэр в ее некрологе. Он написал его, осознавая, что знает о ней гораздо больше, возможно, он просто не понимал, что делать с этим знанием.
Эбби шла по тем же улицам, по которым в свое время ходила Клэр, по Бейджер-стрит, по Конли-стрит, мимо начальной школы, мимо магазина, до сих пор известного как магазин Бекермана. Она словно совершала пешую экскурсию по жизни Клэр Свифт, жизни, которая могла пересечься с жизнью любого человека из Лонгвуд-Фолс, и размышляла о том, можно ли хоть чуть-чуть приблизиться к пониманию всей сложности и противоречивости существования других людей.
В конце концов, Эбби оказалась перед зданием, где размещался офис фирмы Свифтов. Она много лет проходила мимо, не обращая на него внимания, точно так же, как не обращала внимания на женщину по имени Клэр, которая жила в Лонгвуд-Фолс, пока Эбби росла, и с которой она, вполне возможно, не раз сталкивалась на рынке или в парке. Дети Клэр закончили ту же школу, что и сама Эбби, только несколькими годами раньше — и о них она тоже ничего не знала. Здание, перед которым она теперь стояла, было закрыто. Эбби попробовала вставить ключ в тяжелую стальную дверь — тот подошел, и она, испытывая одновременно и предвкушение, и страх, вошла внутрь. Эбби пошарила рукой в поисках выключателя, но так и не нашла его. Двигаясь на ощупь вдоль стены, она добралась до какой-то двери. Несмотря на царящую вокруг темноту, ей удалось разобрать надпись на табличке: «Складское помещение А». Эбби продолжила идти вдоль стены и, наконец, дошла до нужной двери. Она снова вставила в замок ключ, оставленный Мартином, и тот снова подошел. Эбби толкнула тяжелую дверь — та поддалась, и она из почти кромешной темноты ступила в залитое светом помещение.
