Я сходила с ума от тоски и от собственных тараканов, перекопавших весь мой мозг. И в который раз наступала на знакомые грабли в отношениях с Марком. Он же предупреждал меня: «Говори обо всем, что тебя волнует». А я не могла. Просто не могла, потому что до банального тряслась от страха при мысли о том, что опять разочарую его. В моменты прозрения я знала, что это лишь пустые, ничем не подкрепленные страхи, а еще скачки настроения – наверное, те самые пресловутые гормоны, которых у той же Олеси я ни разу не замечала.
Мне же с каждым днем все чаще хотелось плакать, и не только из-за тягостных мыслей, а из-за всего. Ромка шутил — я смеялась, и смех переходил в слезы. Марк договорился в институте, чтобы экзамены приняли у меня здесь, дома. Чтобы преподаватели сами приехали ко мне. Я была настолько шокирована и рада – так рада, что опять разревелась. Саня сказал при мне свое первое слово: «Папа» — и я залила весь дом Вавиловых слезами, хотя Олеся даже не думала плакать, подруга плакала, когда пыталась отправить Маришу в сад. И, конечно же, я тогда рыдала с ней на пару.
Мариша проходила в садик лишь неделю, после чего Глеб свернул эту лавочку и нашел еще одну помощницу, уже с педагогическим образованием. На заявление Олеси о том, что Морковочка должна проходить социализацию с такими же, как и она, детишками, Глеб только кивнул сначала в сторону Александра, а затем и на мой живот. Типа скоро нам всем можно будет уже открывать свой сад.
— Конфета моя, осталось совсем чуть-чуть потерпеть, — раздался мягкий голос Марка.
Я даже не заметила, как он вошел в спальню, настолько была увлечена разглядыванием своего огромного живота. Вчера Сева чересчур активно буянил, а сегодня очень тихо себя вел.
— Ты так рано, — довольно улыбнулась я и, быстро стерев слезы со щек, потянула руки навстречу Марку. Он тут же присел рядом со мной и ласково коснулся моих губ своими.
— Как Всеволод себя ведет? — спросил он, положив ладонь на мой оголенный живот.
— Тихий какой-то.
— Ну, он, наверное, уже на низком старте. — Марк довольно улыбнулся, а я начала помогать ему раздеваться. Не могла терпеть. Последнее время мы так редко виделись, Марк возвращался домой, когда я уже спала, а я не только безумно скучала, но и сходила с ума от желания – наверное, дело было все в тех же гормонах. Конечно же, именно в них. Но стоило только оказаться Марку рядом со мной, как низ живота опаляло просто нечеловеческим жаром.
— Карин… Карин, стой, ты…
— Не бойся. Мне сказали, что на таком сроке, наоборот, полезно. Аккуратно, естественно, — мурлыкнула я ему в щеку и все же избавила его сначала от галстука, а затем и от рубашки.
Скольников куда-то сегодня собирался – возможно, на деловой ужин, возможно, на фешенебельное мероприятие, – потому и пришел раньше. Но мне было все равно и на то, что он не возьмет меня с собой, и на то, что торопится. Я очень его хотела. А Марк не смог мне в этом отказать.
Нежно целуя, он уложил меня на бок и, обняв со спины, ласково и бережно брал, заставляя сходить с ума от этой удушающей и порабощающей меня нежности. Сексом мы не занимались уже несколько недель, а потому сейчас все было воистину чудесно, но слишком быстро. Как же быстро. Нетерпеливые руки и жалящие поцелуи странным образом очень сочетались с медленными толчками. И взрыв, который наполнил нас обоих до краев.
— Наверное, это одна из причин, по которой я не хочу рожать, — рассмеялась я, когда Марк начал осыпать меня легкими поцелуями, переворачивая, как какую-то матрешку. Хотя матрешкой я сейчас и была — с секретиком внутри.
— Карина, ты рушишь все мои стереотипы, — рассмеялся Марк, опять целуя.
Да, когда мой живот начал слишком сильно выделяться и бросаться в глаза, Марк боялся трогать меня, и секс в такое время ему казался неправильным. Убеждала я его в обратном, правда, недолго, но все же мои заверения в том, что удовольствие я испытываю более насыщенное и длительное, мне не помогли. Пока он сам не поговорил с врачом и не выяснил, что вреда ребенку и мне от этого не будет, держал себя в руках.
«Всего себя», – мысленно хихикнула я.
Педант чертов. Но все же любимый педант, жизни без которого я попросту уже не представляла. В такие моменты в мою голову не лезли дурные мысли, я понимала, что это все лишь бред моего подсознания. В такие моменты я чувствовала себя довольной и самой счастливой на свете сытой кошкой.
Ухода Марка я уже не заметила — уснула, а когда проснулась, решила спуститься вниз и подождать Скольникова там. Сева все еще слабо шевелился, а поясницу так же, как и низ живота, тянуло. На последнем приеме врач сказала, что в течение недели я уже должна родить, немного не дотянув до сороковой недели. Поэтому я старалась готовиться, настраиваться морально, но все же, когда низ живота окаменелна более продолжительное время, чем это бывало при тонусе, я поняла, что, кажется, роды начались и, кажется, я совершенно не готова.
— Рома! — закричала я как ненормальная, даже не пытаясь подняться.
Схватки не должны были нарастать с такой силой и так быстро, но мне казалось, что я ощущаю адскую боль уже сейчас. Скольников-младший все же был дома, в отличие от своего папаши. Но, судя по рубашечке с коротким рукавом и легким летним брючкам, он тоже куда-то собирался. Я же вцепилась в его руку, а затем и вовсе потянула на себя, обняла, впиваясь ногтями ему в кожу и периодически царапаясь. Да, он был не виноват, но как-то у меня напрочь пропала способность думать хоть о чем-то.
— Я звоню отцу.
— В скорую, Ром… а-а-х, — застонала я, протягивая имя парня, словно он мог мне как-то помочь. Как он звонил Марку и в скорую, я не слышала, просто расплакалась, когда прекратилась очередная схватка. Рома начал вытирать мои щеки, нежно беря лицо в руки.
— Ну же, соберись. Нужно встать и переодеться хотя бы. Ты сможешь, — запальчиво прошептал он. — Сможешь? — повторил, уткнувшись лбом в мой, я закивала, но тут же меня настигла очередная схватка, и я начала громко стенать, опять прижимая к себе Рому.
В мареве боли я услышала громкую и такую себе отборную брань от Ромы, который еще мгновение назад был оплотом поддержки. Я распахнула резко глаза и увидела убегающую из гостиной фигурку.
— Кристя? — ахнула я.
— Дурочка маленькая, — недовольно пробурчал Рома, — давай, Карин, поднимаемся.
— Она что? — ахнула я. — Подумала, что мы… Ах!
— Говорю же, бестолочь, — рявкнул он и все же потянул меня на себя, наконец-то помогая мне встать.
В вертикальном положении, как ни странно, боль стала ощущаться меньше, чем когда я лежала.
И чего я только сразу не встала!
Но стоило сделать мне пару шагов, как по ногам потекла теплая жидкость, нижнее белье и пижамные штаны тут же намокли и прилипли к коже, вызывая ощущение полного дискомфорта.
— Наверх не пойдем, — коротко бросил Рома. Затем позвал домработницу, чтобы та принесла сумку, которая была уже наготове, а еще вещи на смену.
Как-то совсем быстро приехала скорая, а может, я просто настолько озверела от боли, что не замечала времени. Только обрывки брошенных фраз. Отвратительная подготовка к родзалу прошла как в тумане, но осталась самым ярким пятном воспоминаний после. Уже наутро, если бы меня спросил кто-нибудь, что было самое страшное в родах, я, не сомневаясь, ответила бы: клизма!
А пока я плохо соображала и, кажется, перестала думать окончательно, когда увидела Марка. Он приехал вовремя. Пытался даже время от времени взять меня за руку, только мне было совершенно не до него, да и держаться нужно было за какие-то специальные поручни во время потуг.
Я не думала в этот момент, какой меня видит Марк, я совсем ни о чем не думала, но совсем скоро палату огласил крик младенца и этот плачущий и кровавый комочек положили мне на грудь. Ненадолго, я даже налюбоваться им не успела, как его забрали мыть и взвешивать, а мне наконец ввели обезболивающее, от которого меня тут же начало клонить в сон. Или это было от пережитого стресса, но все последующее превратилось для меня в самый настоящий диафильм с демонстрацией моему сознанию отдельных картинок.
