Мы оба кричим, оба не можем сдержаться. Я злюсь. На себя. На нее. Она не готова слушать. Не готова услышать. Почему я должен оправдываться. Что сделал не так. Не я, в конце концов, танцевал с другой девушкой. Не я позволял чужим рукам себя касается. Мне не за что извинятся. Какого черта она делает из меня грешника.
— Вот именно, Кирилл! Ксюше явно не будет приятно узнать, о наших…
— Прекрати! Прекрати нести эту чушь! Ксюша, Ксюша, у тебя заело на ней. Арин, ответь честно. Только подумай сначала. Тебе, правда, не интересно, о чем я хотел поговорить? Подумай, побудь хоть раз разумной, взрослой девочкой!
Смотрю на нее, скольжу взглядом по длинным волосам, по тонким пальчикам, которые сжимают лямки рюкзака. Если сейчас она не остановится, боюсь, мы станем Титаником.
Арина молчит. И это повод задуматься. Я должен был понять, но в пятнадцать эмоции не дают мыслить логично, не дают видеть картинку отчетливо. Нами движет странное желание кольнуть больней. Желание сделать другому хуже, чем тебе сейчас. И ты думаешь, что поступаешь правильно. Что иначе нельзя. Ведь гордость. Ведь собственное эго.
— Нет, — тихо произносит решающие слова для нас обоих Арина, отводя взгляд в сторону. И я снова не заметил знаков. Любящие люди не могут отпустить, смотря тебе в глаза. Они отворачиваются. Уходят, и только когда оказываются спиной к нам, позволяют себе плакать.
— Ясно.
Делаю шаг назад.
Мы поворачиваемся, разрывая наши пути в разные стороны.
Злюсь. Сжимаю зубы, впиваюсь ногтями в ладошки, оставляя кровавые раны. Больше никогда. Больше я не буду пытаться. К черту. Да пошло бы оно все к черту.
Глава 33
Пускай ты говоришь, что я такая одна:
Кто тебя понимает с полуслова.
Ты промолчишь, а я прочту по глазам,
И мне уже не больно, слишком поздно.
Но ты легко можешь меня отпустить,
Словно дети мелом, белым мелом
Я верю, нам с тобой должно повезти,
Но не в этом месте, не в это время.
33.1
Арина
Стоило только дойти до угла, как слезы хлынули с глаз. Мне было так страшно, так страшно услышать правду. Этот поцелуй, его губы, его сладкое дыхание… голова кружилась, ноги подкашивало, я готова была утонуть в объятиях Кирилла. И голоса незнакомых парней, разбивающих вдребезги мою розовую мечту.
Иду медленно, а в голове до сих пор голос Кирилла.
“Ты не видишь, как я отношусь к тебе?”
Как будто заело, словно поломанная пластинка, звучит в тысячный раз на повторе.
А я ведь старалась не думать, не верить словам его дружков. Зачем кому-то целовать назло. Но каждый раз, стоило только закрыть глаза перед сном, будто сам Дьявол нашептывал, будто испытывал мои нервы.
Соболев не звонил. Все эти две недели каникул он тупо забил на поцелуй, который возможно, для него был поводом для мести. Да, я не взяла трубку в важный момент, мне было обидно. Но потом… должна ли сама проявить инициативу. Что в такой ситуации вообще делать? Если парень, которого ты любишь всем сердцем и душей, вдруг целует тебя. Его губы сперва осторожно касаются, а затем, когда понимают, что можно дальше, напирают и впиваются страстным порывом, диким желанием. Мне показалось, нам было хорошо. В тот волшебный момент, мы оба хотели большего.
Пока сидела дома, так часто проверяла мобильный, что мама в один из дней не выдержала и забрала его. Подушка в ту ночь утирала слезы, а я отчаянно отгоняла тревожные мысли прочь. И если становилось совсем невыносимо, смотрела на браслет. Наша общая частичка. Одна на двоих.
Кирилл бы так не поступил. Он не такой. Мы должны поговорить.
Спустя две недели меня посетили ужасные мысли. Соболев был пьян и вполне вероятно, не отдавал отчет своим действиям. Возможно, ему просто стыдно. Возможно, я и правду, была лишь подручным элементом. Он хотел извиниться, позвонив мне спустя час.
Когда выбежала из школы, остановилась у ворот. Оглядывалась. Чувствовала себя виноватой. Зачем я его ударила. Почему поддалась порыву обиды и позволила эмоциям взять вверх. Нужно вернуться. Пусть объяснится.
Но я не вернулась.
Слишком неприятный осадок сидел внутри. Еле сдерживалась, чтобы не заплакать.
Однако глупое женское сердце наивно верило в лучшее. Даже когда оказалась возле дома, еще минут десять простояла на улице. Пыталась написать ему сообщение. Набирала, а потом стирала. Потом снова набирала и снова стирала. Зачем он меня поцеловал. Зачем играет с моими чувствами.
Но хуже всего, стать невольным свидетелем разговора в женском туалете. В понедельник, я случайно услышала болтовню Ксюши с ее подругами.
— И что вы не разговариваете, Ксю?
— Кир такую сцену ревности закатил, я в шоке!
— Это был всего лишь глупый танец, чего он так взъелся?
Возмущались ее подруги, но сама Мельникова молчала. Выходит, они разговаривали после того, как Соболев хлопнул дверью и ушел. Все так просто. Два плюс два четыре. Проще и не придумаешь. Поцелуй, мое сердце, моя любовь — все это полетело с высоты двадцатиэтажного здания и разбилось вдребезги. Значит, поэтому он не звонил во время каникул. Поэтому и не пошел за мной. Он растоптал меня. Использовал. А я ведь… я ведь думала, что особенная для него. Что что-то да значу.
Останавливаюсь за углом, опираюсь о стенку и сажусь на корточки. Холодный ветер обдувает лицо, а слезы продолжают слетать с глаз. Почему я не дала ему рассказать ничего? Наверное, испугалась. Испугалась услышать слова «извини», что все было ошибкой. Наш поцелуй был ошибкой.
Господи, какая же я дура. И почему так больно. Как же, черт побери, больно.
33.2
Кирилл
Злость смешивается с отчаянием. Я просто не знаю, куда все это деть, что так активно рвется наружу. Был бы девчонкой, точно ревел. Но какой тут. Как она может вот так запросто оттолкнуть меня. Неужели я чего-то не понял в нашем поцелуе. Неужели все поступки Арины воспринял не так. Я ей не нужен, выходит? Классно. Просто классно.
Иду на турники. Напряжение снимает только спорт. Скидываю куртку и начинаю подтягиваться. Раз за разом, сжимая челюсть до хруста. Что мне делать? Доверится своему чувству, и попытаться снова поговорить с Ариной? Или принять как факт и отступить.
Иногда хочется заболеть. Нет, не сильно. Просто слечь с простудой. А она бы заметила мое отсутствие. Пришла бы. Села рядом. Никто и никогда не заботился обо мне так, как Арина. И почему-то сейчас отчетливо кажется, что никто и никогда не заменит ее.
Нужно успокоиться. Нужно. Должен.
Но почему-то не получается.
На следующий день мы молча садимся за парту. Она все еще рядом и это успокаивает. Чтобы ни случилось, как бы сильно не злилась, Аринка продолжает оставаться рядом. И это бесит, потому что начинаю снова надеяться на дурацкое светлое будущее.
В четверг вечером звонит Тим. За эти несколько дней он порядком достал меня звонками. Говорит, что переживает. Не похож я сам на себя. Слишком мрачный. Неужели настолько очевидно. Почему же Арина не видит. Хотя иногда я ловлю себя на мысли, что ей не лучше меня. Будто мы оба страдаем, но ничего поделать не можем.
Тимур предлагает сходить на очередную вписку. Выпивка, громкая музыка, незнакомые люди. Отказываюсь сперва. Итак тошно. Какая, к черту музыка. Но друг настаивает, и я сдаюсь.
Мы приходим к шести, и атмосфера веселья сразу начинает раздражать. Тим замечает это и протягивает мне стаканчик с горючей смесью.
— Ты же спортсмен, хватит бухать, — ругаю его, а сам думаю, что может и правда выпить. Напряжение спадет. Авось, смелости наберусь для подвигов.
— В зале будешь нотации читать, — бурчит он.
— Ладно, — соглашаюсь. Сперва думаю, что выпью только один стаканчик, но градусы заставляют расслабиться, даже настроение поднимают. Выпиваю еще, и еще. Становится совсем хорошо. Шутки кажутся смешными, а музыка приятной. С людьми охота познакомиться.
