— Ну что, я могу сказать, девочки. Молодцы. Досекретничались.
Сестра виновато втягивает голову в плечи. Мама тяжело вздыхает, смотрит куда-то в стену и качает головой.
— Насколько богатый?
— О-о-чень, — рыдаю я.
— Мажорчик или взрослый?
— Взрослый, — Алиса отвечает за меня.
Снова тишина и мои рыдания.
Мама опускается рядом со мной на пол и задумчиво трет бровь перед тем, как задать следующий вопрос:
— По идее сообщить ему надо. Имеет право знать, как никак принимал участие, но… Скажи мне прежде одну вещь… Ты доверяешь этому мужчине?
Доверяю ли я Демиду? Человеку, который так легко и хладнокровно выкинул меня, словно бесполезный хлам?
Хороший вопрос.
Икаю от слез и кое-как жму плечами.
— Лер, я ж не просто так спрашиваю. Дело серьезное. Мужчина с деньгами, со статусом и связями — это не сосед Колька из второго подъезда. У них свой мир и свои правила. И вариантов не так много. Кому-то насрать сколько его отпрысков бегает по свету. Кто-то будет готов помогать материально, но не принимать участия в воспитании. Кому-то дети на стороне не нужны категорически, и они будут принуждать к аборту. Я не отрицаю, возможно, где-то бродит благородный экземпляр, готовый растить и воспитывать на правах отца, но есть и такие, кто заставит родить, а потом заберет ребенка, используя для этого те самые деньги и связи.
С каждым ее словом я сжимаюсь все больше и больше.
— Как по-твоему, что сделает именно он?
— Не знаю.
— А ты подумай, хорошенько.
Беспомощно качаю головой. Я действительно не знаю.
— Может, он в тебя влюблен и захочет жениться? — спрашивает без особой надежды.
— У него есть невеста. Из его круга.
Мама тяжело вздыхает:
— Ох, девочка, и влезла ты. Если невеста маячит, то плохо дело. Состоятельных мужиков так просто не отпускают в лапы конкуренток. За них насмерть грызут.
Она замолкает на мгновение, а потом горько добавляет:
— Боюсь, нам не по силам такое противостояние.
Мне изначально был не по силам Барханов. Как жалко, что я это не поняла сразу.
Снова начинаю рыдать.
— Ну тихо, тихо, — мама притягивает к своей груди, гладит по волосам, — справимся, Лер. Родим, воспитаем. На ноги поднимем. Не мы первые, не мы последние.
От ее поддержки плотину внутри меня окончательно прорывает. То, что я пыталась спрятать глубоко внутри, под ворохом глупого и бесполезного, пробивается наружу. Мне страшно, до одури. Я по-прежнему считаю, что жизнь загублена, но рыдаю от облегчения. Потому что не хочу идти ни в какую больницу.
— Мне так стыдно, — едва хватает сил на эти слова, — люди будут говорить…
— Посмотри на меня, — мама берет мое зареванное лицо в ладони, вынуждая поднять взгляд, — запомни. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Не стесняйся и не стыдись своих детей. Они — лучшее, что может случится в жизни. Все остальные — друзья, подруги, посторонние и мимопроходящие могут идти дальше. Если эти люди не поддерживают тебя, то им не место в твоей жизни.
Я не представляю, как буду ходить с животом по городу, а потом с коляской. Мне придется прятаться, терпеть чужие осуждающие взгляды. Мама будто читает мои мысли:
— Если стесняешься, то можем поступить так. Не дожидайся первого сентября, переводись на заочный. Прямо сейчас, летом. И отправляйся к моей сестре, в соседний город. У нее там квартира пустует, и она с радостью тебя примет. Родишь — вернешься.
— И что дальше? Народ все так же будет косо смотреть. Ничего не изменится.
— Изменится, — она ласково гладит меня по щеке, — вот здесь.
Мягко стучит пальцем по моему виску.
— И вот здесь, — указывает на грудь, — ты сейчас напугана. Но потом все встанет на свои места. Вот увидишь. Пока носишь — мы будем приезжать к тебе на выходные, а когда родишь — я возьму большой отпуск и все свои не отгулянные дни за все годы.
Помогу. А дальше… дальше уже будем смотреть по ситуации. И насчет института, и насчет переезда, и насчет отца ребенка. Согласна?
Я опустошена. У меня нет сил. Поэтому просто прикрываю глаза и киваю.
