сына, ты, недоделанный французский придурок! – бесится отец. Ему под руку попадается несчастный букет роз, и он начинает отчаянно хлестать им Стефана по лицу.
Мама и Вера, с ужасом вцепившись друг в друга, одна в голубом, другая в алом, трясутся у стойки администратора.
У входа в гостиницу останавливается полицейская машина. Похоже, веселье закончено.
Французские стражи закона не особо интересуются, кто есть кто. Они забирают в участок всех – и администратора, и маму с Верой, и нас четверых. Стефан, захлебываясь, кричит, что он – известный французский кутюрье, и что никто не имеет права забирать его в участок вместе с русиш плебеями (видимо, плебеи – это я, отец и Кирилл), но тщетно. Его никто не хочет слушать. У входа в гостиницу уже толпятся репортеры. Всем не терпится запечатлеть на камеру не сложившуюся помолвку знаменитого Гратина.
В участке нас продержали до позднего вечера. Пока писались протоколы, пока выяснялось, кто на кого напал первым, и из-за чего началась драка, утекло несколько часов.
– Нина, ты выплатишь мне все издержки в ресторане! – уже на выходе из участка сжимает кулаки обманутый Стефан.
– Еще чего! – толкает его плечом отец. – Твоя вечеринка, ты и оплачивай!
Мсье Гратин уже собирается ответить, но адвокат что-то бормочет ему про невоспитанных русских, которым не место в Париже, и Стефан, презрительно окинув маму взглядом, садится в роскошный автомобиль с личным водителем.
Мы впятером растерянно останавливаемся на вечернем бульваре у полицейского участка. За нами некому прислать машину с личным водителем и, похоже, вряд ли нас примут в нашу гостиницу обратно.
На маму жалко смотреть. Она выглядит, словно выжатый лимон. Ее трясет от холода, отравления и нервного потрясения. Кажется, она вот-вот потеряет сознание.
Отец благородно снимает с себя пиджак и накидывает его ей на плечи.
– Спасибо, – улыбается она.
– Макс, где здесь можно найти неприметную гостиницу, чтобы переночевать, не попадаясь на глаза любопытным журналистам? – морщится отец, когда из-за угла нас ослепляет очередная вспышка фотоаппарата. – Я устал позировать неуемным французским паппараци!
– Я знаю, – поднимает руку Вера. – Сейчас поймаем такси.
– А вы, мальчики, поезжайте в аэропорт и добудьте билеты на самолет. Я не желаю оставаться в этом гребаном Париже! На сегодня с меня достаточно романтики! – продолжает раздавать указания Виктор Волков.
Странно, впервые в жизни мне не хочется с ним спорить. Я устало киваю и взмахом руки зову Кирилла за собой. Похоже, завтра мы вернемся домой.
– Макс, – когда мы усаживаемся в такси, угрюмо посматривает на меня младший брат. – Мне кажется, теперь я всегда буду ненавидеть Париж.
– Расслабься, – отмахиваюсь я. – Завтра мы улетим отсюда. Видимо, романтика Франции не создана для плебеев.
– Да, мы плебеи. У тебя лицо распухло, – показывает пальцем на свою скулу брат.
Мы смотрим друг на друга и начинаем хохотать. Наверное, это истерика. Прощай, Париж.
Глава 23. Оля
Я не знала, как увольняются с работы. Это было мое первое рабочее место, и я никогда раньше не задумывалась о том, что могут быть другие. Но поступки Воеводиной оказались последней каплей в мою чашу терпения. Я достала листок, совершенно белый и чистый, черкнула на нем слово «заявление», и быстро накатала одну строчку – прошу уволить по собственному желанию. Поставила дату и свою подпись. Руки жалко дрожали, сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, а глаза жгли слезы.
– Может, не надо? – жалобно посмотрел на меня Свободин.
– Нет, уже все решено, – отрицательно покачала головой я. – Ничто не сможет заставить меня остаться.
Мне придется начинать с чистого листа. Найду новую работу, и когда-нибудь мне обязательно удастся выкинуть из сердца Макса Волкова, в которого я так неосторожно влюбилась.
Накануне я перечитала все его сообщения и даже нашла в себе мужество ответить. Я просила его не беспокоиться за проект.
«Нам надо жить дальше. Уже друг без друга. Невозможно продолжать отношения, когда живешь в разных городах и не имеешь ничего общего, – писала я ему. – Ты можешь подписать любое соглашение с нашим издательством. В конце концов, это просто работа. Я собирала материал и немного увлеклась, создавая интервью. Наверное, это нормально, ведь в тебя невозможно не влюбиться, Макс. Частично я отдавала себе отчет в том, что рано или поздно ты уедешь, а я останусь. Теперь мы в прошлом. Ничто не обязывает тебя действовать в ущерб своим интересам».
Именно так я и писала. Правда, ревела в подушку потом почти до самого утра, потому что на самом деле сердце ныло от дикой боли, а он мне не ответил. Хотя, так даже лучше – ничего не отвечать. Долгие проводы, как известно – лишние слезы. А я и так уже наплакала целое озеро за последнюю неделю.
Как бы там ни было, наш короткий, яркий и сжигающий дотла роман в прошлом. Возможно, если бы Воеводина так откровенно не выставила мои чувства на посмешище всего отдела, я бы думала по-другому. Ждала бы новой встречи, продолжала бы верить, что у нас с Волковым получится соединить судьбы. Увы, у Анжелики Захаровны дар испепелять самые лучшие порывы.
Наверное, мы все совершаем необдуманные действия под влиянием чувств. Резко распахнув дверь приемной, я подошла к скучающей за широким столом у компьютера Але и швырнула листок ей под нос.
– Зарегистрируй, – без приветствия прошипела я.
Она удивленно захлопала густо накрашенными ресницами, не читая, шлепнула печать, и я быстро вышла. Мне было нехорошо. Зачем я вообще согласилась на проект с Волковым? Работала бы себе дальше, глотала бы фортели Воеводиной и получала среднестатистическую зарплату.
Дверь открылась и на пороге отдела замаячила необъятная фигура Анжелики Захаровны.
– Жданова! – тыкая пальцем в заявление, зловеще произнесла она. – Вот кто так делает, Жданова? Тебе дали задание, а ты даже не смогла с ним достойно справиться! Вместо этого завела интрижку с нашим клиентом, и теперь он не хочет подписывать документы! Зачем ты настроила Волкова против нас, а теперь еще и заявление об уходе написала?
Я внимательно посмотрела на свою начальницу. Впервые в
