том, что Миша такой мямля. Вот почему не зайти и не сказать твердо: “Поеду с тобой! Тебе ведь помощь нужна, поддержка!”
Он спрашивает!
И смотрит с надеждой, что я откажу.
Я перевожу взгляд с одного парня на другого и резко для себя понимаю, что никакой разговор с мамой мне не нужен. Я уже приняла решение.
— Не нужно, Миш, — освобождаю его от необходимости ехать со мной.
— Да и некуда. Я на спортивной, — комментирует Глеб, и я киваю.
— Закроешь дверь? — спрашиваю у Миши и протягиваю ему ключи. — Я заеду за ними завтра.
Он кивает и берет из рук связку. Провожает нас до двери. Даже не спрашивает, а что с отцом Глеба, хотя я почему-то все еще сомневаюсь, что что-то есть, просто… просто я не хочу больше разговаривать с тем, за кого собралась замуж. Не хочу слушать его слова о том, что мне нужно больше зарабатывать и это будет вполне логично в нашей ситуации.
Никакой нашей ситуации больше нет.
Мне сложно это осознавать, но с Мишей нам не по пути — ни сейчас, ни потом. Мы с Глебом выходим из подъезда, садимся в машину — спортивную, кстати, тут он не соврал, — трогаемся с места. На второй остановке понимаю, что едем мы не к маме, но ничего не говорю. Что-то подобное я и предполагала, но все равно поехала.
Я так устала.
Внезапно наваливается все, что уже прошло. Встреча родителей, Глеб с признаниями, Софи и то, как она, оказывается, влюблена в него, разговор с Мишей. Сейчас мне хочется стать маленькой девочкой, свернуться калачиком на кровати и лежать под теплым пледом, не думая о том, что будет дальше.
Теперь я вдруг понимаю, каково было моей маме, когда она забеременела, хотя ситуация у меня сейчас совершенно другая. Мама выстояла, не сломалась, оставила малыша. И пусть у них с Давидом все шло не по плану, но они обрели счастье.
— Куда ты меня везешь? — лениво спрашиваю.
На самом деле мне почему-то плевать, куда мы едем. Я знаю, что Глеб ничего плохого мне не сделает, а остальное… я постараюсь со всем разобраться чуть позже.
— Подальше от того места, где ты не чувствуешь себя счастливой.
Я фыркаю, но молчу. Я и правда не чувствовала счастья в своей квартире. Разборки с Мишей поднадоели, а от воспоминания разговора с его мамой по телу пробегает озноб. Я воспринимала ее адекватной, но после всего сомневаюсь, что вообще смогу с ней нормально разговаривать. Да и надеюсь, что такой необходимости не будет. Все же я намерена завтра же сказать ему, что у нас ничего не получится и мы не можем быть вместе.
Пока я не знаю, как это будет, ведь я вижу, что чувства Миши искренни. Он так трепетно ко мне относится, что мне не хочется делать ему больно, но и быть рабыней не хочется еще больше. Но хуже всего то, что я не люблю его. Я испытываю чувства только к одному человеку. И он сейчас везет меня в неизвестном направлении.
— Софи знает, что ты со мной?
— Она знает, что мы с ней не будем вместе, — он отвечает так спокойно и таким тоном, будто это совершенно ничего не значит, а у меня внутри становится теплее.
Я знаю, что мы не будем вместе. Я боюсь лезть в это еще раз, боюсь, что после безбрежного счастья с Глебом наступит настоящее, в котором его не будет. В котором он снова поверит кому угодно, но не мне, поверит любой сказанной клевете и отвернется, а я буду собирать себя по кусочкам. Несмотря на это я эгоистично радуюсь тому, что Глеб и Софи расстались. Или Глеб сказал ей о том, что не хочет быть с ней. Разве это имеет значение?
Мы приезжаем туда, где много лет назад были счастливы. Я узнаю это место сразу. Оно отдается болезненным, ноющим ощущением в груди, которое вперемешку со счастьем заставляет меня испытывать какую-то скрытую эйфорию и окрыленность. Я будто вернулась на три года назад и отпустила все запреты. Ведь только здесь мы были собой. Мариной и Глебом, которые хотели быть вместе, но не могли. Парой, которой не существовало в действительности, но которые были вместе здесь.
Я могу вспоминать до бесконечности, но вместо этого я выхожу, осматриваюсь на небольшой лужайке и подхожу к дереву, на котором Глеб когда-то вырезал “Глеб+Марина=Любовь”. Эта надпись все еще здесь, я провожу по ней пальцами и чувствую, как рука Глеба накрывает мою. Я не отталкиваю его, потому что не хочу.
— Я должен поговорить с тобой, — голос Глеба доносится сзади.
Он вздыхает, видимо, чтобы еще что-то сказать, но я разворачиваюсь и закрываю ему рот ладонью.
— Помолчи, пожалуйста. Давай поговорим обо всем потом. Завтра.
— Забудем?
— Да, забудем, — киваю. — Три года забудем и то, что не можем быть вместе.
— Тут мы можем все.
Он помнит!
Я киваю.
Мы переплетаем наши пальцы, я поворачиваюсь к Глебу спиной и смотрю на звезды. Сейчас мне кажется, что даже они расположены так же и их не стало ни меньше, ни больше.
Мне просто хорошо.
Я прижимаюсь к Глебу спиной сильнее, сжимаю его руку и не могу поверить, что так бывает. Что мозг может забыть те три года, что были между нами, и просто отключиться, передавая в тело импульсы эйфории.
Мне кажется, что я пьяная, хотя ни капли алкоголя не выпила. Мой разум затуманен, тело больше не подчиняется мне. Не знаю, что должно произойти, чтобы это разрушить, но по тяжелому дыханию парня и его напряженному телу понимаю, что ему есть что сказать. И это что-то совсем не мелочь. Это что-то серьезное и важное, что-то, что мне не понравится и усложнит наши и без того непростые отношения.
