— Спасибо большое, Людмила. Я верну.
Люда, оставив вещи, вышла из комнаты, пока Кира переодевалась. А минут через пять заглянула снова, побеспокоилась:
— Ну ты как, нормально? Держишься? На помин пойдешь, или сразу такси вызовем?
— Нет, я схожу. Можно пакет, я одежду положу?
— Да, я уже принесла, вот держи. Пакет оставь, потом поднимешься. Тебя проводить?
— Нет сама, правда. Мне лучше.
— Хорошо, я дома. Дверь открыта, если что, сразу заходи, без звонка.
Кира кивнула и улыбнулась Людмиле. С ней было легко, несмотря на то что та была намного старше и, возможно, годилась ей в матери.
Голова немного кружилась, и Кира, держась за стенку, осторожно спустилась на этаж ниже. Дверь в квартиру Маковецких, как и положено, была открыта настежь. Зеркала, по старому обычаю, занавешены.
Кира заглянула в пустой зал — все уже разошлись, и только по накрытым столам и фотографии с черной атласной лентой на рамке можно было понять, что все это ей не снится.
Услышав звон, Кира прошла на кухню. В нерешительности остановилась в проходе — у плиты стояла какая-то женщина. В темном длинном платье и в черном платке, поникшие плечи — не сразу Кира признала в ней Шурку, оттого удивленно окликнула:
— Шура?
Шурка замерла. Как-то сгорбилась и резко отбросила половник. Обернулась, опалила Киру ненавидящим взглядом, прошипела:
— Ты?!
Кира оторопела, но не успела и слова сказать, как Шурка ткнула в ее сторону пальцем и снова заговорила:
— Как ты посмела сюда заявиться? Тебя кто вообще звал?
— Шура, о чем ты? Я пришла попрощаться с Верой Николаевной…
— Попрощалась? Что-то я тебя не видела у ее могилы, да и за столом ты со всеми не сидела. Что ты ходишь! Вынюхиваешь! — Шурка подскочила ближе, обдав парами испитого алкоголя и сверкая безумными глазами: — Глеба караулишь, дрянь?
— Шура, прекрати!
— Это ты прекрати за ним бегать, предательница! Он мой! Я тебе его не отдам, даже не надейся! Костьми лягу, но к нему не подпущу!
— О чем ты, Шур! Ты же знаешь, ведь ты помнишь о том письме, — со слезами на глазах взмолилась Кира. То, что подруга обвиняла ее в очередной раз в предательстве, било ножом по сердцу.
— Сдохнуть ты должна была после того письма, — снова зашипела Шурка. — Сдохнуть! А ты не сдохла. Все я сделала, чтобы ты от него отстала, и Юрке тебя на блюдечке приподнесла. Чего тебе с ним не живется, дура? Денег куры не клюют, как кукла живешь, проблем не знаешь! Не отдам тебе Глеба, не отдам!
— Шура! Шура ты…. Это ты написала, да? Это ты все подстроила?
Зловещий смех, словно карканье старой вороны, разнесся по всей квартире, переходя в истеричное поскуливание. Шурка стянула с себя черный платок, утерла слезы и, закинув ногу на ногу, уселась на стул. Кира ждала, а она, растягивая удовольствие от момента, налила себе стопку и запрокинула содержимое в рот.
— Нет, не я, — залыбилась Шура. — Брат мой написал. У него почерк красивее. А потом и письмо принес, и букет для моей свекрови. Хорошая была женщина, — Шурка перекрестилась, — для нее и букета не жалко было.
— Какая же ты… — Кира схватилась за горло, ее снова душили рыдания. Хотелось так много сказать этой Шурке, выплеснуть на нее всю обиду и злость, но видя печать абсолютного безумия на лице бывшей подруги, Кира вдруг поняла, 9
— Пошла вон, дура! — снова каркнула Шурка. — Любая бы догадалась проверить, жив Глеб или нет. А ты поверила. В какое-то письмецо, дура! Поверила в то, что он погиб! Предала его, под Юрку полезла!
— Какая же ты… — Кира схватилась за горло, ее снова душили рыдания. Хотелось так много сказать этой Шурке, выплеснуть на нее всю обиду и злость, но видя печать абсолютного безумия на лице бывшей подруги, Кира вдруг поняла,
— А Юрка обрадовался, — с издевкой затянула новую песню еще больше опьяневшая от адреналина Шурка, — предложил и Глебу письмо написать. Про ребеночка даже решился… Что не рожаешь-то от мужика хорошего? Гнилая, больная? Дура малахольная! Всю жизнь дурой была…
Кира, не в силах больше слушать признания, оскорбления, ложь, в которую Шурка заставила ее когда-то поверить, больше не сказав ни единого слова развернулась, чтобы уйти. Но практически в метре от нее, ошарашенный всем услышанным, стоял Глеб. Кира оттолкнула его, он легко уступил дорогу…
За спиной послышалось Шуркино:
— Глебушка, милый, чаю будешь?
Но Кира уже выбежала из квартиры, остановилась на лестничной площадке, замерла, обхватила себя за плечи. Тишина за спиной, пустота в душе, и ощущение, что ее, словно вазу, совсем недавно склеенную, снова разбили вдребезги…
Нет, нет, это невозможно. Это, наверное, все неправда. Это случилось не с ней.
Кира утерла слезы и побрела по ступенькам вверх. Там пакет с вещами, и телефон. Нужно вызвать такси. И уехать навсегда из этого дома. И забыть обо всем, забыть…
Глеб еще минуту не мог прийти в себя. И только когда Шурка повторила свой вопрос еще раз, что-то щелкнуло. Он метнулся на кухню, подскочил к вальяжно развалившейся на стуле женщине, схватил ее за шею, вздернул и придавил к стене.
— Тварь…
Шурка посинела, засучила ногами, и одними губами произнесла:
— Люблю тебя, Глеб…
Хриплое карканье отрезвило, и он ослабил хватку.
— Люблю тебя, Глебушка, милый, — снова захрипела Шурка, — всегда любила…
— Любишь? — взревел Глеб, борясь с желанием закончить этот фарс одним движением руки. — Что ж ты меня похоронила раньше времени?
Он отдернул руку, и Шурка упала к его ногам, а потом вцепилась в его штанину и принялась целовать.
— Все для тебя, милый. Кирка же потаскуха. Она тебя не любит. Она к Юрке сразу в постель.
Глеб с брезгливым чувством отпихнул тяжелое Шуркино тело.
— Не смей своим грязным ртом произносить ее имя. Ты и ногтя на ее мизинце не стоишь! Пошла вон отсюда!
Шурка замерла, замотала головой, как побитая собака, заскулила. Выползла на середину кухни и попыталась в последний раз:
— Я же все для тебя, для нас…
— Вон пошла, тварь, — с ненавистью выплюнул Глеб.
Он еле сдерживался, чтобы не схватить это омерзительное тело за шкирку и не выкинуть в подъезд. Шурка притихла, держась за ножку кухонного стола, поднялась еле-еле. Не спеша поправила растрепавшуюся прическу и черный платок на шее. Окинула взглядом Глеба.
— Меня винишь?— усмехнулась она. — Думаешь, прав? Нет, милый. Это не я вас. Это ты… ты убил вас двоих. Ты. Сам нажал на курок. Ты...
Шурка сделала робкий шаг, потом еще один смелее, и уже не таясь, выбежала из кухни, а потом с силой хлопнула входной дверью. Воцарилась тишина — удушающая, пронзительная. Лишь только стук сердца гулко отдавался в груди, и словно в воздухе застыли правдивые Шуркины слова...
54
— Сентябрь какой выдался пасмурный, — вздохнув, посетовала Егоровна, помешивая в разноцветной кружечке чай маленькой ложечкой. — Мы с дедом хотели за грибами съездить , так везде грязь непролазная, а машину на дороге кидать страшновато.
— Я уж и не помню, когда грибы собирали, — махнула рукой Лидия Алексеевна. — Мы все с Каринкой кружимся, а о таких радостях и не помним. Она вот ходит понемногу, и для нас уже каждый шаг это счастье. Тебе-то на автобус, пора уж, беги.
— Да я хотела с Кирой еще раз попрощаться. Но что-то долго ее нет, — посмотрела на часы Егоровна, — вроде все решено уже.
— Да ты ж знаешь нашу Никаноровну, она и уговаривать заново начнет, чтоб осталась. Сколько раз говорю, не привязывайся так к людям. Да я, если честно, и сама к нашей Кирочке привязалась. Хорошая она.
— Это вы тут про меня? — Кира с улыбкой на лице впорхнула в комнату отдыха и прищурившись, посмотрела на женщин. — Надеюсь, не сильно ругали?
— Да кто ж тебя ругать станет, Кира! — воскликнула Егоровна. — Переживала я, что не успею попрощаться. Ты ведь сегодня улетаешь?
— Да, вечером. За ключами от квартиры хозяйка подъедет.
