Она тихонько зашла в комнату. Саша сидел в кресле, откинувшись, прикрыв глаза.
— Побудь со мной, пожалуйста.
Алена подошла, неслышно ступая, и опустилась на пол возле его ног. Он не двигался, не открывал глаз, словно не замечая ее присутствия. Она нерешительно накрыла его ладонь своей рукой и принялась перебирать пальцы, слегка поглаживая, чувствуя шероховатость. Его ладонь была словно мертвой — она не отзывалась ни одним движением, как будто полностью потеряв чувствительность. Вскоре Алена поняла, что он заснул, и осторожно, стараясь не потревожить, освободила его руку. Минутная стрелка настенных часов медленно опускалась вниз, опять поднималась, достигала вершины, равнодушно проходила мимо нее, отсчитав час, снова начинала падать вниз… Алена не двигалась с места, продолжая сидеть возле его ног, слушая его тихое дыхание и удивляясь незнакомому и странному желанию — чтобы это никогда не кончалось. Она положила голову ему на колени, закрыла глаза и не заметила, как заснула.
Ей снился сон — только она сразу забыла какой. Помнила только тихие голоса, доносящиеся словно издалека. Два знакомых голоса, тихий шепот — то как будто совсем рядом, то снова — далеко:
— Папа, ну пожалуйста, я хочу мультфильмы!
— Подожди, я же сказал, Шурик. Ты же видишь, она спит…
— Правда, она хорошая?
— Правда… Тише.
— Она мне нравится. Она всегда будет жить с нами?
— Нет, Саша, я же тебе уже говорил. У нее есть свой дом, она у нас просто в гостях. Через три месяца она вернется к себе домой.
— Так жалко… А три месяца — это много?
— Не знаю… Мало, наверное.
— Мне тоже кажется, что мало. А давай…
— Тише!
— Давай уговорим ее, чтобы она не возвращалась домой? Пожалуйста, папочка!
— Не придумывай, Шурик.
— Ну почему? Пожалуйста, папа! Ты что, ее не любишь?
— Люблю… Не в этом дело. Ты еще маленькая, Сашка. Многого не понимаешь.
— Я все понимаю! Если…
— Да тише же!..
— Если я ее люблю, и ты ее любишь, и она нас тоже любит, зачем же нам расставаться? Папа, она такая хорошая! Она разрешает мне готовить еду — по-настоящему, как взрослые, во взрослой посуде, а не в детской, она всегда со мной играет… Мне без нее будет скучно, папа.
— Я знаю, малыш. Но ведь она будет приходить в гости. Она же никуда не уедет, просто будет жить в другом районе, совсем недалеко. И будет приходить к тебе в гости.
— И к тебе?
— И ко мне… К нам.
— Знаешь что… А ты разрешишь мне сделать ей подарок — на память?
— Подарок? Какой подарок?
— Я хочу подарить ей свои песочные часы. Ну, те, которые ты мне купил, чтобы я научилась тебя ждать… Они ей очень понравились. Можно?
— Можно.
— Па, а как ты с ней познакомился?
— Я тебе уже рассказывал.
— Расскажи еще, пожалуйста!
— В том городе, куда я уезжал в командировку, она купалась в море… Мы вместе купались в море. А потом мы случайно встретились в поезде, и я пригласил ее к нам в гости. Вот и все.
— У нее такое красивое имя. Сказочное, да, пап?
— Необычное.
— Она хорошая…
Алена приоткрыла глаза — сон уже совсем прошел — и сквозь туманную дымку ресниц разглядела совсем близко лицо маленькой Саши.
— Проснулась! — сразу же разнесся ликующий крик. — Проснулась! Ну, ты и спать горазда, соня!
Алена потянулась, разминая затекшие от неподвижности мышцы, подняла голову и тут же сощурилась от яркого солнца, бьющего в незашторенное окно.
— И правда, уже день.
— Уже давно день, уже даже я проснулась, а ты все спишь! — не унималась маленькая Саша.
— Ну, хватит ворчать. А то я тебя сейчас…
Алена угрожающе сдвинула брови, и Саша сразу же с визгом отскочила к стене.
— Не поймаешь! — Она высунула кончик языка.
— Поймаю! — Алена побежала вслед за ней, сразу же поймала, подхватила на руки и закружила по комнате. Внезапно, столкнувшись взглядом с неподвижными, невидящими глазами Сашиного папы, остановилась, замерла… — Ладно, Саша-маленькая, хватит. Пусти, я пойду умоюсь.
Холодная вода освежила лицо. В голове постепенно всплывали события прошедшего утра, и какое-то странное, щемящее чувство снова заполняло душу. Потом она вспомнила утренний разговор, который невольно подслушала, — каждое слово четко запечатлелось в сознании, потом вспомнила лицо Максима, совсем запуталась и поняла только то, что ничего не понимает. Отмахнувшись от назойливых мыслей, вышла из ванной. На кухне уже суетились Саши — отец и дочь. Саша-маленькая расставляла чашки-ложки, Саша-большой нарезал хлеб и колбасу. Завтрак прошел под неустанное детское щебетание.
— Па, ты сейчас пойдешь на работу?
— Нет, Шурик, сегодня же суббота. Выходной день. Знаешь… Знаете что? Давайте пойдем в парк?
— В парк! — ликующе подхватила маленькая Саша. — В парк, в парк! Ура! На каруселях кататься! Алена, собирайся!
Алена улыбнулась — ее согласия как бы и не требовалось. Переглянувшись с Сашей-большим, она молча пошла в комнату — переодеваться.
Городской парк был расположен совсем близко от дома. Они прошли несколько кварталов пешком, вдоль шоссе, по которому беспрерывным потоком текли машины. Маленькая Саша всю дорогу не замолкала.
— Это машина «Жигули»! А это иномарка, да?
— Это машина «мерседес», Шурик.
— Ну да, я же говорю, а вон та машина — джип! А вон, папа, Алена, смотрите, вон поехала машина «пирожок»!
Восторгу ее не было предела. Она не давала им даже словом перекинуться между собой, и поэтому оба облегченно вздохнули, когда маленькая Саша наконец на время покинула их, усевшись с победоносным видом на грустного оранжевого верблюда, как две капли воды похожего на всех остальных своих карусельных собратьев, и помчалась по кругу, каждый раз весело взмахивая рукой, когда пролетала мимо. Алена с улыбкой смотрела, как развеваются на ветру ее золотые волосы.
— У тебя замечательная дочь.
— Хулиганка, каких мало, — возразил он, — я слишком много ей позволяю, да и бабушка ее баловала, все время жалела, что без матери растет…
Опять в его глазах мелькнула тень.
— Расскажи… Расскажи мне о ней. Какая она была?
Он слегка отступил, встал позади нее, положил руки на плечи и осторожно притянул к себе, коснувшись губами волос. Она смотрела, как мелькает перед глазами карусель, и боялась пошевелиться.
— Она была… Она была хорошая.
Она была хорошая. Хотя иногда, когда строго хмурила брови и не позволяла смотреть допоздна телевизор, когда не покупала в зимнюю стужу мороженое, казалась несправедливой и даже злой. Когда ругала за двойки, за пропущенные занятия, за драки с одноклассниками. Все это кажется чудовищно несправедливым до тех пор, пока человек не переступит порог душевной зрелости и не поймет, что мать не может желать зла своему ребенку.
