Туман начал рассеиваться, словно утром в Сан-Франциско. Взгляд постепенно сфокусировался на цветах, корзинах с фруктами, открытках с добрыми пожеланиями и огромном медведе с разведенными в стороны лапами. Наконец-то она видит и слышит. Настолько, чтобы сыграть Хелен Келлер. Темные пятна у другого конца кровати материализовались в Билла Нела и мать. Он говорил, мать – нет.
Женщина, давшая ей жизнь и всегда утверждавшая, что больше всего на свете хочет видеть Мону бродвейской звездой, стояла с мрачным лицом и скрещенными на груди руками. Мона увидела выражение ярости и решила запомнить его и использовать на сцене. Она долго и твердо смотрела в лицо матери, и наконец поняла отразившуюся на нем смесь горя, страха, беспокойства, боли, злости и откровенного упрека.
Мона солгала матери, не сказала об операции. Наврала, что собирается отдохнуть несколько дней на оздоровительном курорте в Монтауке. Она так ждала момента, когда покажет матери свой фабрично-новый нос.
Матери не нужно говорить ни единого слова. Мона и так знала, что та думает. Господь наказывает ее за попытку быть такой, какой она не являлась, выглядеть, как некто другой.
– Эй, ма. Это я. Не узнаешь меня?
Слезы потекли по лицу старой женщины. Когда она бросилась к дочери и покрыла поцелуями ее руки, Мону поразило, что тонкое, с мелкими чертами лицо матери украшает короткий, прямой, даже самоуверенный носик, имеющий обыкновение задираться, когда Рахиль смеется. Еще одна, которая, даже, если захочет, не сможет понять, каково было Моне. Хотя она и не захочет.
– Ма? Что ты думаешь? Я смогу когда-нибудь показаться на людях без мешка на голове?
Было даже некоторым удовольствием чувствовать тело матери, содрогающееся от спазмов хохота. До тех пор, пока Мона не поняла, что никто, ни Билл Нел, ни мать, не ответили на ее вопрос.
Первый раз в жизни Эми чувствовала себя настоящей блондинкой. Обычно женщины семьи Дин не красили волосы. Летом они под предлогом необходимости смыть остатки шампуня использовали для последнего ополаскивания лимонный сок или уксус, а потом с влажными волосами садились во дворе под палящие лучи, чтобы солнце закончило работу. Когда Эми училась в старших классах, появилась мода использовать пиво и майонез в качестве последнего ополаскивателя, что придавало прическе воздушность, а волосам золотистый оттенок.
– Обалденно! – восхищенно протянула Джорджина, когда Эми и Сэнди встретили ее в кондитерской Брауна. – Ты тоже, Сэнди, киска.
В свои тринадцать лет девочка была воплощением Лолиты. Молодежный стилист посоветовал придать ее своенравным кудрям приглаженный вид, но аура нарождающейся сексуальности, окружающая Сэнди, явно нервировала его. Несколько раз уронив расческу и ножницы, он сконфуженно ретировался. Мистер Эрик, парикмахер Джорджины, закончил работу над прической Сэнди, когда удовлетворился тем, что сотворил с Эми.
– Сколько ей сейчас, Эми? Не могу сообразить.
– Тринадцать, переходящие в тридцать, – ответила Эми со смешанным чувством гордости и страха матери, которая только начинает понимать, как она беспомощна.
– Эми, когда Лу увидит тебя, он сойдет с ума. Дело сделано. Двое мужчин зашептались, когда они с Сэнди вошли к Брауну. Люди за соседними столиками откровенно поворачивали головы, чтобы лучше ее рассмотреть.
Джорджина развеселилась.
– Они думают, что ты принцесса Диана.
– Да, ма! Ты действительно выглядишь, как она, правда!
Румянец и опущенные ресницы Эми только увеличили сходство.
– Если бы Ник Элбет мог увидеть тебя!
– Ник Элбет? Боже всемогущий, Джорджина. Это имя из прошлого. Он все еще женат на богатой наследнице?
– Лягушке?
Глаза Сэнди заблестели.
– Он женился на лягушке?
– Это грубое слово обозначает того, кто родился во Франции. Его нельзя повторять, Сэнди, дорогая. Это ужасное оскорбление.
Из духа противоречия или действительно желая того, Сэнди сказала:
– Я хочу быть лягушкой.
Имя Ника Элбета было забыто так же быстро, как и внезапно упомянуто. Вскоре для Эми и Сэнди пришло время возвращаться в гостиницу.
– Эми, ты выглядишь немного странно. Только не говори мне, что у тебя тоже побаливает животик.
Желудок Эми был, действительно, не в порядке, но не из-за съеденного. Она страшилась реакции Лу на ее волосы. Предполагалось, что преподавательские жены не должны модно выглядеть. Большинство знакомых дам словно перенеслись из пятидесятых годов. Они носили мрачные, бесформенные блузки, прямые юбки, не делали макияж и, в большинстве случаев, сами подстригали себе волосы.
Эми могла не беспокоиться, Лу Хамфриз был так поглощен собственной персоной, что три дня не замечал изменений. Они уже приехали на юг Франции и остановились в гостинице «Негреско». Первый день включил в себя посещение виллы Пикассо и ланч в легендарном ресторане «Colombie D'Or» в Сан-Поль-де-Вэнс. Там, на широкой террасе, с которой открывалась чарующая панорама гор и моря, Лу, не советуясь ни с кем, сделал заказ, и вдруг осознал изменения во внешности Эми.
– Зачем ты носишь солнечные очки, подняв их на голову?
Сэнди копировала мать. Ее очки тоже были на макушке.
– Очки либо защищают глаза от солнца, либо ты снимаешь их, Эми. Ты не должна обращать на себя внимание. Ты пытаешься выглядеть, как кинозвезда.
Эми смиренно сняла очки. Сэнди, поступив так же, хотела заработать одобрение отца.
– Не ты, солнышко. На маленькой девочке это смотрится прелестно.
– Я не маленькая девочка.
– Для меня ты моя маленькая девочка и выглядишь очаровательно с солнечными очками на голове. Но не твоя мама… – он похлопал руку жены, словно заверяя, что она снова пользуется его расположением. – Твоя мама хороша такая, как есть.
Он обратил на жену внимание, будто для дальнейшего успокоения.
– Видишь, какая она белокурая на солнце? Разве не чудесно, как солнце выявляет настоящий цвет?
– Но…
Эми видела, что дочь вот-вот проболтается.
– Сэнди!
Они договорились не упоминать о визите в салон Видал Сассуна. Женский секрет, разделенный только с тетей Джорджиной. Папе не понравится, что тетя Джорджина тратилась на них, он любит оплачивать все семейные расходы.
– Ма-ма!
– Вы, двое, что происходит? Сэнди, позволь папе узнать.
Единственная дочка Эми скосила глаза на мать, словно говоря, что она сожалеет, но должна ответить на вопрос папы. Только Сэнди прикрыла глаза, искусно изображая полнейшую невинность, и открыла рот, как над ними раздался безошибочно узнаваемый голос.
– Птенчик? Это правда, ты?
Ник Элбет потрепал Эми по белокурым волосам, будто она была ребенком. Он чудесным образом выглядел моложе, чем при их последней встрече почти тринадцать лет назад. Белые шорты и тельняшка подчеркивали стройное тело, отлично загоревшее и пропитавшееся солью от жизни на море и солнце. Рядом с ним в таких же шортах и майке стоял его близнец – худой, загорелый, стройный. Единственным свидетельством, что это женщина, были ее драгоценности. Кольцо с рубинами и изумрудами на одной руке уравновешивалось бриллиантовым браслетом на другой. Браслет был знаменит тем, что Роксана приказала убрать застежку и плотно закрепить его вокруг запястья, чтобы он не соскользнул во время ныряния с яхты.
