Мы, простые редакторы, люди сговорчивые. Нам что скажут, то мы и напишем. Запустила я текстовый редактор на компьютере и приступила к изобретению новой порции советов.
Почему-то большинство людей ассоциирует слово «редактор» со словом «журналист», а последнее, в свою очередь, со словом «репортер». И таким образом граждане, далекие от процесса создания периодических изданий, считают, что редакторы носятся целыми днями в поисках сенсаций и прочей поражающей своей новизной информации. Это не так. Люди, которые создают одноразовое чтиво, обычно сидят перед компьютерами целыми днями, мучаются болями в спине и со скоростью машинисток-профессионалов печатают буквознаки. Мысли и идеи берут из головы, пальцев и прочих частей тела. Из каких – как правило, ясно при прочтении.
Вот, например, Лидочка сидит мрачно уставившись в монитор. Она всегда так работает – упорно, тщательно и с угрюмым выражением лица. Вдруг подняла указательный палец и в полной тишине громко произнесла:
– А ведь вырубают леса!
– Что? – вздрогнула я от неожиданности.
– Вырубают леса, – повторяет Лидочка. – Производят бумагу. И печатают потом на ней тонны этой фигни, что мы сейчас придумываем. Тонны!
Доходят слухи, что у Лидочки на носу очередное имущественное заседание суда. Под угрозой оказался автомобиль, приобретенный в браке. Лидочка машину водить не умеет, но подрастает сын, и он наверняка захочет скоро катать с ветерком прыщавых девчонок в тонких летних платьицах. Лидочка очень переживает насчет сына и автомобиля, а еще больше нервничает потому, что не желает, чтобы мужу-супостату досталась материальная ценность.
Надька сигналит глазами: «Пойдем пить чай». Советы для потенциальных жертв мужской измены практически готовы, можно и перекусить.
Я вынула из пакета очередную слойку с лимоном, подмигнула Надьке, мол, догоняй, и пошла ставить чайник. Воровато озираясь, я заглянула на кухню.
В последнее время я очень боялась встретить Лешу. Совершенно не представляю, как теперь с ним себя вести, что говорить. В кухне, Слава Богу, было пусто.
Заклокотал чайник, кашляя горячим паром. Я положила слойку на зеленую тарелку, закрыла в микроволновке, включив на полминуты, и ушла торопить заковырявшуюся Надьку.
Это была ошибка.
Микроволновка загудела, вращая пыточным кругом, засветилась смертельным внутренним светом. Старая слойка встрепенулась и застыла с безмолвным криком на зачерствевшем лице. Микроволновка крякнула, распуская убивающие лучи пучками, и заколдобилась… Несчастная пленница бросилась на дверцу, застучала что есть силы лимонными лепестками, теряя сухие старческие крошки. Предсмертный вопль утонул в гудении адской машины, и слойка осела безвольно на зеленом блюдце.
Когда я вернулась с Надькой, в чреве микроволновки было темно и тихо. Внутри меня ждал высохший прозрачный трупик с кипящим лимонным джемом по бокам.
Надька раскладывала на салфетке аккуратные кусочки зеленого яблока и липкие кружочки банана.
– Маш, а тебя на день рождения пригласили?
– На чей? – спросила я, печально глядя на то, что должно было стать моим обедом.
– У твоего хахаля завтра день рождения, – хихикнула Надька, облизывая после банана пальцы.
– Какого хахаля?
– А у тебя их уже много? У Леши, у стриженого. Вы, кстати, теперь очень похожи. Только у тебя голова красная.
– Он не хахаль, – ровным строгим голосом сказала я. – Он – юный коллега, к которому я отношусь по-матерински. Он для меня младенец. Я же мать, ты что, забыла?
– Ага, младенец. Грудь не просит?
Я собралась было ответить встречной гадостью, но тут дверь открылась, и вошел Леша. Увидев нас, покраснел, заулыбался во все зубы и заговорил скороговоркой:
– Дорогая Маша, мне очень приятно, что я вас встретил. Завтра у нас в редакции будет небольшая вечеринка по случаю моего дня рождения. Ничего особенного, просто маленькие посиделки. Маша, я вас приглашаю. Я очень хочу, чтобы вы зашли. Я понимаю, у вас мало времени, но хотя бы ненадолго.
Надька давилась яблоком, чтоб не заржать. Я нервно крошила горелую слойку на зеленое блюдце.
– Катя, вас я тоже приглашаю, – спохватился Леша.
– Мы обязательно будем, правда, Мария Петровна? – многозначительно повела ресницами Надюха. – А вообще меня Надей зовут…
– Ну, не знаю… – прокашлялась я.
– Только не надо подарков! Просто посидим…
– А тебе сколько лет-то исполняется? – спросила Надюха, даже проигнорировав тот факт, что юноша не извинился за то, что перепутал имя.
– Надеюсь, уже восемнадцать? – подхватила я.
– Шутите, Маша? Мне завтра исполняется двадцать три! – сказал он и обвел кухню победным взором.
Наихудшие подозрения подтвердились. Леша оказался младше меня не на восемь, а на десять лет. Когда я была взрослой девицей и уже задумывалась над разницей в анатомическом строении мужчин и женщин, Леша только родился и, писаясь в пеленочки, кричал синим ротиком беззубое «уа-уа!». Какой ужас…
По корпоративной почте разослали письмо, из которого следовало, что в пять вечера всю редакцию многострадальной «Гали» снимают с работы на час, дабы отрепетировать выступление для затеянной Гансом вечеринки.
Самое время. На носу сдача очередного номера в печать, а мы будем стишки разучивать. Но ничего не поделаешь – корпоративное братство хуже брачных цепей. Кстати, о последних… Набрала рабочий телефон Антона.
– Надеюсь, ты сегодня не пьешь водку в ресторане? – спросила я вместо «здрасьте».
– Вам кого? – послышался в ответ испуганный голос секретарши.
– Извините, я ошиблась номером, – соврала я и положила трубку.
Верстальщик Дениска принес распечатку рубрики «Путешествия». Улыбнулся загадочно, как будто речь пойдет о фривольных картинках, и разложил передо мной бумажную простыню с видами Парижа.
– Маша, вы идете завтра на день рождения к Леше? – наклонился Денис так близко, что защекотал усами мочку моего уха.
– Не знаю, – неуверенно сказала я, прикидывая, чем моей репутации грозит такая таинственность. – Все будет зависеть от того, сколько работы я успею сделать сегодня.
– Я ваши материалы сверстаю в первую очередь, – подмигнул Дениска и растворился за дверью.
Что бы это значило?
Долго мучилась над заголовком к Парижу. В прошлый раз также потела над «Пушкинскими горами». Бесспорно гениальные варианты, которые я предлагала, перечеркивались если не Мариной, то Сусанной Ивановной. От вида усадьбы гения тошнило, памятник Пушкину пробуждал в душе варварские желания. Страстно хотелось написать: «В Пушкинские горы? Никогда!»
Теперь тоже самое повторилось с Парижем. Ступор мысли. Лидочка говорит, что это синдром хронической усталости, она с ним давно дружит. Эйфелева башня щетинилась железным скелетом, глумливо взирал собор Парижской Богоматери. Я набрала: «Парижские прогулки запомнятся на всю жизнь».
