Неровное дыхание заскребло по легким, голова закружилась. Ксюше пришлось опереться на Влада.
— И что, мою маму нельзя вылечить?
— Нет. Можно только научиться жить с этим заболеванием. Понимаете, шизофрения — это болезнь, которую нельзя предотвратить. Она уже есть, уже живет в человеке, она поражает его мозг и создает придуманный мир, в котором больной существует, как ребенок, который забывает о логике и боится монстров, живущих под кроватью.
— Я могу с ней поговорить?
— Только очень аккуратно, чтобы не навредить. Эмоции могут вывести больную из состояния равновесия. Не плачьте, не кричите, говорите спокойно. Понаблюдайте, как она будет реагировать. Если что-то пойдет не так, я рядом. Помните об этом.
Доктор приоткрыл дверь и пропустил ее вперед. Ксюша так разволновалась, что ей показалось, будто ее ноги вросли в пол, как корни деревьев в землю. В этот момент она поняла, что не может войти внутрь.
46
— Что такое? — Влад развернул ее к себе.
— Я не знаю, как… не умею… — подняла на него взгляд Ксюша.
Она не помнила, как выглядит мать. Не знала, та ли это женщина сидит перед ней. Не представляла себе, с чего с ней начать разговор.
— Прекрасно понимаю вас. — Успокоил ее доктор. — Идемте вместе.
Он обошел их и первым вошел в зал. Пациенты стали улыбаться ему, здороваться, они смотрели на посетителей с явным интересом.
— Ангелина, — позвал врач.
Влад с Ксюшей подошли следом за ним.
Женщина обернулась. Темные волосы, светлые глаза, совершенно спокойное, даже безмятежное лицо.
— Здравствуйте, — провела взглядом по мужчине, затем заметила молодых людей. — Я вас знаю? — Спросила она. Ее глаза заблестели искренним интересом. Остановились на Ксюше и еще раз внимательно вгляделись. — Мы… где-то виделись?
— Ангелина, — врач присел рядом с ней, — эти люди пришли к тебе.
Она шумно выдохнула и кивнула. Ее тонкие пальцы нервно переплелись друг с другом. Женщина смотрела на Ксюшу с Владом и явно ждала какой-то дополнительной информации. Она не могла понять, кто эти двое, и чего от нее хотят.
— Здравствуй. — Хрипло сказала Ксюша.
Она сильно волновалась и не могла подобрать слов. Влад помог ей присесть на кресло напротив женщины.
— Вы — красивая. — Сказала ей женщина. Было такое ощущение, что она хотела улыбнуться, но у нее никак не получалось. — Вы точно пришли ко мне? Ко мне никто не ходит…
— Да. — Едва слышно ответила девушка. — К вам.
Они продолжали смотреть друг другу в глаза.
— А… как вас зовут?
— Ксюша.
Женщина мотнула головой, и Ксения заметила у нее седые волосы в области висков и на макушке. Девушка все еще не понимала, что чувствует, но явственно ощущала тепло, идущее от пациентки клиники.
— Мою дочь зовут Ксюша. — Женщина подалась вперед, будто желая потрогать ее.
Но никакого движения не последовало: она не отважилась протянуть руку.
— Вы ее помните?
— Да. — Закивала женщина. — Она чудесная девочка. Моя любимая, чудесная девочка. Она… — Будто силясь вспомнить, Ангелина Владимировна нахмурилась. — Она уже большая. Но я не знаю, где она. — Подняла взгляд на Ксюшу. — Мне нельзя ее видеть, я могу ее обидеть.
— Ангелина, все хорошо. — Улыбнулся доктор.
— Я могу сделать ей плохо! Валера, Валера так сказал. Но это не правда… или… — занервничала она, все сильнее погружаясь в себя.
— Ангелина, — позвал врач спокойным тоном, пытаясь обратить на себя ее внимание.
— Валера, он, Валера… — Задыхалась она, ерзая на месте. — Он сказал, что вернется, когда мне станет лучше. Он, Валера…
— Ангелина, посмотри на меня.
— Мама, — позвала Ксюша.
И женщина замерла с открытым ртом, глядя на нее.
— Что? Что ты… — сгорбилась она. — Кто…
Ксения протянула дрожащую руку и накрыла ею ее ладонь. Ангелина Владимировна молча уставилась на ее руку, затем шумно выдохнула и ошеломленно перевела взгляд на ее лицо.
И в этот момент в памяти девушки что-то отчетливо шевельнулось.
Зажигается спичка.
Спичка летит на стол с бумагами.
Спичка, еще спичка. Безумные, перепуганные глаза, изогнутые брови матери. Она больше не принадлежит себе. Остервенело поджигает и кидает спички на ковер, на подоконник, на пол. Загорается штора.
Ксюша вспоминает едкий запах дыма, заполняющий ноздри. Она понимает, что дом уже полыхает, но не понимает, что нужно сделать, чтобы огонь перестал гореть.
«Мама! Мама!», — она в панике. «Сейчас! — кричит мать. — Сейчас они все сгорят! Сейчас мы избавимся от них!»
От кого? Девочка не видит ничего, кроме языков огня, пожирающих все вокруг. А еще видит, что мать разговаривает с кем-то, кого рядом нет. И всё зажигает, и зажигает спички, одну за другой, не в силах остановиться.
Она закрывает глаза. Темнота.
47
— Всё, всё, успокойся. — Влад стирал ладонями ее слезы. — Мы поднимем документы, свяжемся с лучшими специалистами, все проверим. Мы докажем, что твою мать все это время удерживали здесь незаконно, и заберем ее отсюда.
Ксюша подняла взгляд на темнеющее небо. Они сидели в машине возле клиники, и она не представляла, что ей делать дальше.
— Я всё вспомнила, Влад.
— Что именно? — Он обнял девушку и прислонил к себе.
— Как только я взяла ее за руку, ко мне вернулись воспоминания из детства. — Она положила голову ему на плечо. — Я даже понимаю, почему ничего не помнила о своей матери всё это время. Наверное, мой мозг умышленно заблокировал кусочки памяти, чтобы не травмировать мою психику. — Ксюша всхлипнула и продолжила. — Она разговаривала с кем-то. Когда мы гуляли у моря, играли в песке или ходили по магазинам, моя мать могла говорить со мной и одновременно с кем-то еще, с кем ей не очень хотелось разговаривать.
— Серьезно?
— Да. И я постоянно пыталась увидеть этих плохих людей, которые, как ей казалось, следовали за нами по пятам. У меня ничего не получалось, и я думала, что, наверное, это такая игра. А мама… знаешь, она в такие моменты становилась совсем другой… Чужой, дикой. Металась по дому или заставляла меня убегать от них по улице. А еще вынуждала меня делать всякие странные вещи, чтобы защититься от этих невидимых людей: сыпать соль на порог, крошить бумагу, заклеивать окна и двери… А когда это не помогало, она брала спички.
— Значит, твоя мать реально подожгла ваш дом?
— Думаю, да. В сознании четко отпечатался тот момент, когда папа забирал у нее спички и тушил горящие занавески. Он тогда так кричал… — Она зажмурилась, силясь вспомнить. — Ругался, что она не пьет таблетки. А мама плакала, что ей от них плохо. И обещала, что не причинит никому вреда, просила не заставлять ее.
— Еще ты что-то помнишь?
— Я… — Ксюша попыталась унять сковывающую тело дрожь. — Я только помню, что она очень страдала от необходимости пить лекарства. Наверное, ей приходилось делать выбор между своим самочувствием и возможностью находиться рядом с нами.
— Стало быть, от таблеток она отказалась? Раз снова подожгла дом.
— Наверное. — Девушка посмотрела на окна клиники. — Но ты же видел? Она осознает свою вину. Слышал? Она сказала, что понимает, что была тогда не в себе. И понимает, что ей лучше держаться подальше от меня, чтобы не навредить.
— А ты сама как думаешь?
Ксюша поднялась и посмотрела ему в глаза.
— Я думаю, что мой отец — трус, слабак и эгоист. — Она качнула головой. — Он мог нанять сиделку, которая присматривала бы за состоянием мамы. Мог навещать ее в клинике и позволять навещать ее мне. Вариантов масса. Но сказать дочери, что ее мать мертва — это низкий поступок. Такое не прощают.
Наденька взглянула на часы. Ого! А где это носит ее бессовестную падчерицу? Комната девушки была пуста.
Женщина прошла по коридору и постучала в дверь комнаты водителя, но ей тоже никто не открыл. Она уже достала смартфон и собралась звонить Ксюше, когда вдруг раздался звонок в дверь.
