— Какая? — прищуриваюсь я.
— Реальность, — с каменным лицом отчеканивает Мал. — Мы с Ричардсом тоже решили задержаться до понедельника. Знаешь, смена обстановки и все такое. Отличный способ поднять творческий настрой. — Мал хищно мне улыбается.
Великолепного поэта убивать необязательно.
Я так крепко сжимаю зубы, что они вот-вот сломаются. В голову приходит мысль: Мал поистине двинутый и с легкостью расскажет Каллуму о случившемся до того, как мне самой представится возможность. Похоже, Мал читает мои мысли, потому что смотрит на меня так, словно обещает проблемы.
— Ладно, не будем тебе мешать, Малаки. Нам с Рори точно нужно многое наверстать.
Каллум поворачивается ко мне и целует в макушку, очень тонко скрывая сексуальный подтекст.
— В этом лифте ничего правдивее еще не заявляли, — Мал ухмыляется, смотря вверх, и качает головой.
Ублюдок. Почему я не могу влюбиться в адекватного парня? Ну почему?
Я поворачиваюсь к Малу, чтобы предупредить его взглядом, но он не смотрит мне в глаза, пялится вперед.
Лифт звенит, и Мал даже берет чемодан Каллума и выходит за нами, катя его по коридору.
— Пока не забыл, планы поменялись, — говорит он. — Ричардс все-таки устраивает вечеринку в своем пентхаусе. Со всей Европы стекутся звезды. Вроде даже Алекс Уинслоу прервал отпуск с женой и детьми на юге Франции, чтобы заскочить поздороваться. Празднество слишком разнузданное для такой милой леди, как наша Рори.
Он в курсе, что теперь мне ни за что не удастся выйти из отеля. Это просто мечта Райнера. Старая добрая чумная вечеринка рок-звезд, где сплошь одни знаменитости, где люди висят на люстрах, пишут песни в углах комнаты, создают гипсовые формы в виде пенисов и въезжают на «роллс-ройсах» в бассейны.
Мы останавливаемся у номера Каллума. Я смотрю на него и тереблю кольцо в носу. Он с улыбкой качает головой.
— Давай останемся и пойдем на вечеринку. Какая разница, где мы, если я буду в тебе?
Мал стоит напротив нас и наблюдает за всем этим разговором. Меня сейчас стошнит. Не знаю, почему Каллум так сказал, но теперь я чувствую себя хуже, чем секундой назад.
Я встаю на цыпочки и скромно целую Каллума в щеку.
— Пойдем в номер, — судорожно шепчу я.
Хлопаю дверью перед лицом Мала, оставив его в коридоре. С физической точки зрения. И в переносном смысле.
Оставив его вместе с ложью.
С тайнами.
С обременительной интрижкой с замужней Мэйв.
И с чувством вины за то, что скрыл от меня смерть Кэт.
С нашими грехами.
Отвернувшись от двери к Каллуму, я перестаю ходить вокруг да около.
— Надо поговорить.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Наши дни
Рори
Мне так и не удается рассказать Каллуму, что случилось между мной и Малом. Как только мы оказываемся в номере, ему звонят по важному делу, и он запирается на балконе. Каллум говорит приглушенным тоном финансиста, обещающего сделать из собеседника отбивную. От этого голоса меня пробирает озноб.
Разговор длится примерно часа два и иногда проходит на децибелах, больше подходящих для джунглей. Мне жалко Каллума, которому приходится работать накануне Нового года. Я как раз собираюсь в душ перед вечеринкой, когда он заканчивает.
Каллум возвращается с красным и недовольным лицом, бросает взгляд на мою полуобнаженную фигуру и оживляется; где только что был оскал, появляется небрежная улыбка.
— Я. Ты. Душ. Секс. Сейчас.
— Надо поговорить.
— А мне сдается, нет ничего важнее быстрого перепиха. Тем более когда твои тазовые кости торчат, как у Беллы Хадид. Тоска тебе идет. — Каллум проводит языком по верхним зубам. — Ну же. Только не говори, что все эти дни ты не страдала по моему члену.
Чувствуя, что терплю поражение, и вжав голову в плечи, сажусь на кровать и ломаю голову, как сообщить новости. Как вспороть наши отношения, ведь это все равно что вскрыть мумифицированное тело и вытряхнуть внутренности.
Бесит, что пророчество Саммер сбывается.
Салфетка ничего не значит.
Она значит все.
Несколько лет назад Мал предупреждал, что вмешается в мои отношения, если мы встретимся вновь.
И он сдержал обещание.
Каллум тянет меня за рукав, и что-то в выражении его лица вынуждает мое сердце биться о ребра, как о металлические прутья.
Закрыв лицо руками, я начинаю рыдать, сгорая от стыда не только за то, как поступила с ним, с собой, но еще и за то, что стала такой трусихой. За то, что не выкладываю все начистоту как взрослый человек. Каллум стоит, смотрит на меня; румянец медленно исчезает с его лица.
— Ладно-ладно, никакого секса. Я не знал, что о мысль о нем так тебя расстроит… — Он чешет голову и пытается разрядить обстановку. — Я постриг свои буйные кудри, если ты из-за этого расстроилась.
Я пытаюсь рассмеяться, чтобы поднять ему настроение, но, вот уж честно, времени на разговор, который точно должен состояться, нам сейчас не хватит. Я залезаю в душ и включаю обжигающе горячую воду. Смотрю на голубую плитку с крошечными от износа трещинками и задаюсь вопросом, когда все пошло не так.
Я прекрасно понимаю, когда. Как только согласилась на эту работу.
Потому что невозможно находиться рядом с Малом и не желать его.
Я во многом могу себе отказать, но он никогда не входил в этот список.
С Малом я горю. Блистаю. Таю. Любовь к нему мощная и крепкая. Металлическая и живая. Пульсирующий орган — как и мое сердце.
Я выхожу из душа и смотрю на Каллума, который выбирает запонки из небольшой бархатной коробочки, что он всюду за тобой таскает.
— Нам действительно нужно поговорить, когда вернемся, — бормочу я.
Не поворачиваясь ко мне, он отвечает на удивление безразличным голосом:
— Слушаюсь и повинуюсь.
***
Бутылочка.
Мы играем в бутылочку.
Не вечеринка, а настоящий цирк.
И Алекс Уинслоу так и не появился.
— Уинслоу? — Ричардс затягивается подозрительной на вид сигаретой и смеется, когда я спрашиваю его об известном певце. — Для него лучшая вечеринка — это та, что у телека с женой. Этот придурок на полном воздержании, — говорит он, изображая акцент кокни в худшей вариации, какая только может быть на свете.
Между тем, музыка паршивая (в основном это песни Эштона), номер забит полуобнаженными женщинами в тогах. На вращающейся кровати Ричардса, которая продолжает крутиться, самопровозглашенный татуировщик принимает клиентов. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, понимает, что это не самая лучшая идея.
По номеру ходит обслуга, предлагая тарелки с виноградом, сыром, крекерами, шампанским и шнапсом. По случаю Нового года комната украшена золотыми, серебристыми и черными шарами.
Как я уже говорила, мы сидим в круге и играем в бутылочку, как большая кучка пьяных, неадекватных и случайно оказавшихся в одной комнате людей.
— Правила. — Девица из Англии с искусственной грудью и крашеными волосами кружит по комнате словно фея и вовсю стреляет глазками. — Поскольку здесь есть настоящие пары, давайте убедимся, что оба партнера не возражают, если их вторая половинка будет целоваться с другим человеком.
Она останавливает взгляд больших глаз орехового цвета на мне и дерзко приподнимает бровь. Я смотрю на Каллума, ни на секунду не сомневаясь, что он даст задний ход. После того, как мы начали встречаться, я постоянно поднимала в разговоре с Саммер этот вопрос, когда раздумывала не расстаться ли с ним: привычная для него осторожность сводила меня с ума.
— Я всегда не прочь повеселиться, — к моему изумлению улыбается он.
И, сузив глаза, словно испытывая, переводит взгляд на меня.
Я мельком, чтобы не вызвать подозрений, смотрю в сторону сидящего напротив Мала. Его лицо совершенно ничего не выражает, глаза устремлены на пустую бутылку из-под шампанского. Может, до него наконец-то дошло, что я не желаю даже думать о нас не только из-за Каллума.
