— Думаю, что там нет ощущения холода, как здесь.
— Тебе холодно? — удивляется Слэйн.
— Немного. Не из-за погоды, а из-за мнения об этом месте. Наверное, нужно привыкнуть жить в нём или родиться в такой семье, как твоя, чтобы подобные места не вызывали желания убежать отсюда, — кривлюсь я.
— Тогда дело совсем не в месте, где ты родился, Энрика. Я тоже постоянно испытываю желание свалить отсюда к чёрту, — улыбается Слэйн. — Я ненавижу это место и этот дом. Хреновые воспоминания.
— Хм, ты про случай в школе?
— Нет, — лицо Слэйна мрачнеет, и он останавливается на середине парадной лестницы. — Я никогда не знал, что такое дом и нормальная семья. Ни разу не слышал о том, что меня здесь любят.
— Как так? А твоя мама не говорила тебе об этом? — ужасаюсь я.
— Нет. Она была слишком занята, чтобы тратить время на глупости. Отец, вообще, не воспринимал меня, как человека, а только как способ удачных инвестиций в будущее. Единственный, кто увидел во мне личность, был мой дед. В этом мы с тобой похожи, Энрика. Я тянулся к деду, и именно он, когда меня сломали и унизили, протянул мне руку помощи. Он показал мне совсем другой мир, учил меня и гордился моими победами не в спорте, а в умственном развитии. Он поощрял моё желание развиваться в науках и технологиях, когда отцу была важна сила.
— Твой отец ублюдок, — злобно шиплю.
— Не могу не согласиться. Это так. Единственный, кого он боялся, это мой дед.
— А что с ним случилось? Он умер из-за старости?
— Нет, его убили.
Охаю и закрываю рот рукой.
— Убийцу нашли?
— Нет. Никаких отпечатков пальцев, никаких зацепок. Мне было двадцать два, когда его убили. Киф несколько лет пытался найти убийцу, но всё было тщетно. Моему деду вырезали сердце.
Ком тошноты поднимается к горлу, и я с ужасом смотрю на Слэйна.
— Господи, — шепчу я.
— Сердце вырезали довольно аккуратно, но сделали это на живую. То есть так, чтобы деду было больно, и он умирал в мучениях. Это случилось здесь, в этом доме, когда никого из нас не было. Мы уехали в Италию всей семьёй. Моего деда многие ненавидели, потому что он был суровый, но справедливый. Он никогда не прогибался ни под кого, а многим это не нравилось. Я думаю, что его заказал мой отец, чтобы слишком влиятельный дед не мешал ему жить так, как он хочет.
— Чёрт, это так отвратительно. — Качаю головой и глубоко вздыхаю, чтобы побороть внутреннюю злость. Всё же насколько безобразный человек отец Слэйна. Он убил стольких людей, только чтобы они ему не мешали быть ублюдком.
— Ты права. Поэтому с отцом у нас столь холодные отношения. И сейчас он вновь взялся за меня, за моё воспитание, считая, что может руководить мной. Только вот отец забыл, что меня в основном воспитывал дед, и я не потеряю то достоинство, которое он мне привил. Поэтому и ты здесь, Энрика, — Слэйн приподнимает моё лицо к себе за подбородок.
— Без тебя я бы продолжал страдать тихо, а я так хочу, чтобы все слышали о том, как мне больно. Я обычно молчал, не требуя ничего, завидовал другим семьям, в которых говорили о любви. А я не знаю, что это такое. Я никогда этого не чувствовал ни внутри себя, ни к себе. Никто не любил меня. Мне хотелось влюбиться и понять, как это ощущается, какой у любви аромат, каковы поцелуи, какой у них вкус. И я понял, что любовь — это ты, Энрика. Вся сотканная из сострадания, доброты и желания выживать. С тобой мне не так холодно, как было раньше. Я не хочу отвыкать от этого ощущения, — шепчет Слэйн.
Его слова переворачивают моё сознание. Пытаюсь найти, подходящий ответ, чтобы ответить ему и не выглядеть при этом, как влюблённая дурочка, но не могу произнести ни единого слова. Просто смотрю ему в глаза, окружённая теплом нежности и честности с его стороны. У Слэйна было паршивое и сложное прошлое, но он ещё жив, его сердце бьётся, и он нашёл в себе силы бороться, поэтому я тоже не должна сдаваться.
— Ты, правда, любила меня? По-настоящему? — спрашивает он. Холодный и липкий страх прокатывается по моей спине. Это моя слабость, которой Слэйн может воспользоваться, но я так устала прятаться и что-то скрывать.
Тяжело вздыхаю и провожу ладонями по его пиджаку, а затем улыбаюсь.
— Да. Я до сих пор тебя люблю. И надеюсь, что однажды ты поверишь мне и позволишь помочь разобраться со всем. Любовь — это не просто одержимость, Слэйн. Это желание подставить плечо, когда человек падает. Посмотреть ему в глаза и найти в них просьбу о поддержке, когда слова говорят совсем об обратном. Любовь — это когда не бросаешь тех, кто тебе дорог. Это борьба друг за друга. Это куда сложнее, чем похоть или секс. Любовь — это доверие своей жизни. Безоговорочное, — шепчу я.
— Выходит, ты мне доверяешь свою жизнь? — прищуриваясь, спрашивает Слэйн.
— Видимо, да.
— Но не доверяешь своё тело, — замечает он.
Цокаю и закатываю глаза.
— Серьёзно? Это всё, что тебя волнует? — смеюсь я.
— Очень тяжело вести себя спокойно, когда лихорадит от возбуждения, Энрика. Любовь в твоём понимании не предусматривает секс? — спрашивая, он выгибает бровь.
— Думаю, предусматривает, но я боюсь, что это всё испортит. Я не хочу любить тебя, Тристан Слэйн Нолан. Знаю, что меня ждут большие неприятности, если я позволю тебе завладеть всем моим сердцем. Сейчас ты владеешь им поверхностно, а секс привязывает не только души, но и тела. Моя мама говорила, что чем чаще мы меняем партнёров, тем сложнее любить. Секс — разочарование любви и доказательство фальши чувств. Поэтому я лучше буду биться в лихорадке, но не позволю себе обожать твоё тело, как раньше, — улыбнувшись, делаю шаг назад.
— Хм, — Слэйн окидывает меня задумчивым взглядом, а потом соблазнительно улыбается, — значит, мне придётся подождать, пока ты начнёшь умирать без меня, Энрика. Запомни, тебе просто нужно сказать «да». Одно слово. Кодовое слово для меня, и всё. Секс не так уж и плох в нашей ситуации. Он помогает доверять человеку.
— Правда? Те, с кем ты трахался раньше, сильно убедили тебя в укреплении доверия через постель? — насмешливо отвечаю.
— Но ты не они, Энрика, не так ли? — подмигивая, берёт меня за руку и поднимается по лестнице. — К тому же я ни с кем не был после тебя. Моё тело принадлежит только тебе, Энрика, а твоё — мне. И поверь, я буду играть грязно. Я никогда не обещал ждать, сложа руки. Наоборот, я сделаю всё, чтобы ты каждую минуту ощущала мои прикосновения.
Хочу едко ответить ему, что того момента, когда я поддамся на его уловки, ждать придётся довольно долго, но на нас внезапно падает луч света. Я проглатываю слова, задерживая удивлённый взгляд на высокой худощавой фигуре, показавшейся в проёме распахнувшихся дверей.
— Мистер Нолан, рад приветствовать вас в Нолан-хаус, — резкий ирландский акцент режет мои уши, как и сухой мужской голос.
— Фамбет, не надоело совать свой длинный нос в чужие дела? — высокомерно фыркает Слэйн, и мы останавливаемся на самом верху лестницы. Я быстро оглядываю мужчину. Он похож на сухого, старого ястреба, готового выклевать мне глаза, потому что ему явно не нравится то, что он видит.
— Вы не предупредили, что придёте не один, сэр, — произносит мужчина, пропуская нас в замок.
Слэйн бросает ледяной взгляд на мужчину, но это на моей памяти первый человек, который не поддаётся магии ужасных глаз Слэйна. Привратник, или как его там, стойко сносит требование провалиться сквозь землю, и это восхищает. Дворецкий. Точно, старый дворецкий, доверенный человек, которому можно рассказать все тайны.
— Все уже ожидают вас в алой гостиной, сэр. Я провожу. Следуйте за мной. — Мужчина указывает рукой на проём справа. Оглядываю помещение, описать которое сложно. Всё это больше похоже на какой-то исторический музей. Повсюду стоят фигуры в металлических доспехах, на стенах висят какие-то флаги, везде расставлены старинные золотые чаши, канделябры и люстры. На полу красные ковры, вычищенные и без единой пылинки, на окнах тёмные портьеры, стены обиты бархатом. Господи, здесь так жутко.
