фигурально выразилась.
— А я нет. Уверена, мои пацаны даже сквозь красноармейскую стены бы прорвались.
Она облизывает губы, отворачивается, но скрыть смех не может.
— Так, а что дальше?
— С нашим сексом?
— С Никитой. Как его нашли? Как выяснили? Она приехала и выяснила про смерть родителей и забрала его из детского дома?
— Ну, все не так просто. Когда Юра попытался изнасиловать Мелиссу, она, естественно, подала заявление. А он как раз в депутаты баллотировался.
— Ой.
— Да, ой. Он же в итоге узнал, кто она такая, но про ребенка не знал. Знакомо, да?
— Дальше…
— Он ее похитил, она сбежала, он снова ее похитил, она снова сбежала.
— Это мне тоже знакомо, — усмехается она. – И в итоге?
— В итоге он решил, что нужно сделать ее своей женой, потому что иначе информация о заявлении может всплыть.
— Они поженились?
— О да. Только ее тут же похитили, посадили в фуру, в которой обычно перевозят детей.
— Не поняла, — снова тормозит Ева, держа меня за руку, обжигая обыкновенным касанием. — Каких детей?
— Бизнес есть такой в мире. Продажа детей.
— Кому?
— Тому, кто платит.
— Зачем?!
-Ну, Ева, ну не будь ты такой наивной. Дети самый выгодный товар. Из них можно слепить что угодно. Преступника, агента, шлюху.
— Прекрати! Ты же сказал, что Юрий…
— Это другая история, если захочешь, думаю, потом можно и ее рассказать. Так вот в той фуре, – решаю я продолжить, пока она не закидала меня вопросами как мячами в игре вышибалы. – Она и встретила Никиту.
— Боже! Я бы умерла!
— Она чуть не умерла, когда его забрали. И вот тут-то и появился Юра. Он же последовал за фурой, спас Мелиссу, спас Никиту.
— И жили они долго и счастливо? – язвительно заметила она.
— Ну, думаю, что семейная жизнь далека от «долго и счастливо». Но я точно знаю, что Юра никогда не заставит Никиту снимать младшую сестру на камеру, а потом не будет ее
подкладывать под мужиков.
Я не успеваю обернуться, как место, где шла Ева, опустело. Оказывается, она просто рухнула там, где шла, села и стала рыдать в голос. Качаться из стороны в сторону. Я даже не знаю, что сказать, просто сажусь рядом, мельком замечая, что до моста осталось несколько метров, прижимаю ее к себе, успокаивая.
— Ну и чего ты разнылась.
— Сколько ужасов в мире, не зря я новости смотреть не люблю, — шмыгает она носом, собирает уже мою подвысохшую рубашку в кулаки и сморкается прямо в нее. Отлично просто…
— Ой, прости.
— Ничего. Давай поднимайся, нам только заболеть не хватало, — поднимаю ее на ноги, смотрю сверху вниз, еще раз подмечая, какая она все-таки маленькая. Хрупкая, нежная. Стискиваю челюсть в жадном желании поцеловать ее, сделать поцелуй прелюдией.
— Так, ясно, пойдем скорее в твою хижину, пока у тебя яйца не взорвались, — тянет она меня в сторону моста, и я уже не выпускаю ее руки. Правда веселье с ее лица тут же пропадает.
— Знаешь, Ева. В мире действительно много грязи, но мне кажется, каждый человек сам решает, как часто ему мыться и содержать ли свой дом в чистоте.
— Мой дом был почти чистым, пока я сама все не разрушила, когда сказала матери об отце и Веронике.
Вот оно что. Всякое бывает.
— И хочешь повторить это снова, сбежав от меня с сыном? Похерив все то хорошее, что может быть между нами? — говорю уже на мосту, а она не отвечает. Только когда мы наконец оказываемся на лужайке, с которой все началось.
И дело не в том, что у нее получится, меня сами мысли напрягают, ее стремление остаться одной.
— А ты уверен, что мы сможем построить этот дом? Сможем создать что-то хорошее?
— Ну знаешь, учитывая, что наш сын мудрее нас обоих, могу только предположить, что следующий ребенок будет вундеркиндом, – усмехнувшись, открываю дверь в хижину и сразу иду искать щиток электричества. Выходит долго, но в итоге во всем небольшом, одноэтажном домике загорается свет. Вот только Евы на пороге нет. На улице тоже я ее не вижу. Страх буквально сокрушает. Злость убивает. Я что, зря распинался?
— Ева! – ору я в темноту, но вдруг в туалете спускает вода, и я выдыхаю, видя, как она выходит.
— Ну чего так орать?
Чувствую себя дебилом. И чего орал? Мог ведь сначала проверить.
Только то, что она осталась сейчас, не означает, что она не изменит своего решения с утра. Это пока она спокойно бродит по домику, рассматривая его убранство и в первую очередь кухню, а потом…
— Теперь жалею, что не завела новый телефон. Дай свой, позвонить Даниле.
Становится стыдно, что я не вспомнил об этом. И вряд ли меня оправдывает то, что я уверен в его безопасности.
— Он с Самсоновыми. Бояться нечего, — говорю, но все равно достаю гаджет и вручаю подошедшей Еве.
— Когда ты планировал оставить его у Рашида ты говорил так же, — хмурится она, смотря в экран.
— Ты можешь…
-Да, да, — забираю телефон и набираю Юру, который отвечает в свойственной ему манере.
— Ты еще живой?
— Да, спасибо за беспокойство. Данька далеко?
— Да вон, с Никитосом в игру рубятся. Позвать?
— Да, Ева беспокоится.
Спустя пару мгновений в трубке раздается приглушенное, напряженное:
— Пап? С мамой все хорошо?
Она тут же забирает телефон и повышает голос.
— Знаешь, что Дань. От кого-кого, а от тебя я такой подставы не ожидала.
— Мам, ну не бузи. Ведь хорошо все.
— Хорошо? Ты с чужими людьми, я неизвестно где, а твой непутевый папаша только и может что устраивать клоунады. И когда ты узнал?
— На яхте папа сказал, представляешь как я рад был? Но понял, что если узнаешь ты, то заставишь меня снова бежать.
— Заставишь?! Слов нет, Дань. Судя по твоим словам, я почти Гитлер.
— Мам, ты только не обижайся, я очень тебя люблю, но ведь убежать мы всегда успеем, и ты знаешь, я с тобой куда угодно, просто может стоит остановиться, подумать, поговорить с папой… Тетя Мелисса говорит разговоры очень
