хорошему человеку сломала зря. Если б дело было в этом, я бы тебя просто продал. Но ты — не товар, ты — мясо! — брызгая слюной, выкрикивает Каплин. — Ты, мразь такая, посмела натравить на меня Лютого! После того, как с твоим телом развлекусь я, сниму видео, как с тобой резвится Дохлый, а потом пошлю это кино Лютаеву. Пусть посмотрит, во что превратилась его подстилка!
Подельник Ярослава демонстративно выбрасывает ключ от наручников за дверь. Видимо, он и есть Дохлый. Лучше бы меня пристрелили. Надо было попытаться бежать там, во дворе… Слезы катятся градом.
— А пока у меня для тебя подарок.
Каплин достает из кармана ремешок, подносит его к моим глазам и позволяет прочитать: «Безотказная давалка».
— Скоро ты будешь отзываться на это имя как миленькая.
И как я ни брыкаюсь, он все равно сильнее и застегивает на мне этот ошейник.
— Меня будут искать! — рыдаю я. — Ублюдок! Чтоб ты сдох!
— Ну-ну, скоро ты будешь покладистой, и тебя все будет устраивать. А единственный, кто может тебя найти, делать этого не станет. Я послушал твой разговор с Максом. Лютый не простит таких выгибонов! Я бы не простил. Так что смирись. Или нет! Лучше надейся. Тем приятнее будет смотреть, как надежда угасает в твоих глазах.
Да, Макс за мной не придет. Осознание этого придавливает меня могильной плитой.
— Вернусь через пару часов, — бросает Каплин Дохлому. — Скоро придут новые клиенты. Впусти. А как вернусь, мы объясним нашей новой давалке, как ей следует себя с нами вести.
Мерзко хихикая, Дохлый закрывает за Ярославом дверь комнаты. Он усаживается на пол напротив меня и, поигрывая ножом-раскладушкой, рассматривает меня своим мертвым взглядом.
Меня уже трясет, я с трудом контролирую свое дыхание. От того, чтобы скатиться в пучину отчаяния, меня удерживает на краю только мысль, что так я стану совсем беззащитна, если меня поглотит паническая атака. Надо держаться.
Каплин прав, надежда в моем случае — это мучительный мираж. После каждого скрипа половицы за дверью, поссле каждого стука ветки в окно я жду, что сейчас меня спасут, но ничего не происходит. Только ублюдок напротив гадко и насмешливо кривит губы каждый раз, когда я вскидываюсь.
Не знаю, сколько проходит времени, за окном уже темно, но вдруг на весь дом раздается гонг.
— Новые клиенты пришли. Не терпится уже? А, давалка?
Дохлый выходит, чтобы впустить клиентуру, и возвращается чрез несколько минут. И я перестаю верить, что случится чудо.
Когда гонг раздается второй раз, я уже не реагирую.
Но стоит только уроду выйти за дверь, как стекло в окне разбивается, и с улицы в комнату заглядывает фигура в балаклаве. Мое сердце замирает. Но фигура снова исчезает, и я начинаю кричать, чтобы меня заметили! Как же так? Как он мог меня не увидеть?
Я кричу так, что у меня закладывает уши, наверно, поэтому я не слышу, топота ног до тех пор, пока толпа мужиков в форме не врывается ко мне в комнату.
Почти у всех закрыты лица, кроме двоих. У одного нашивка «СОБР», а у другого знакомые зеленые глаза.
— Девочка моя! Тихо-тихо! Все уже кончилось! — Макс оказывается рядом со мной в мгновение ока. Он прижимает меня к себе, пока с моими наручниками возится второй. Увидев, какие следы остаются от наручников на моих запястьях, Макс стискивает зубы. Он бережно поднимает на руки.
— Он сказал, ты за мной не придешь, — всхлипываю я, пытаясь вжаться в него посильнее.
— Ну, конечно, приду. Как я могу за тобой не прийти, Нефертити?
Вместе со мной на руках, Макс выходит в коридор, и я прячу лицо у него на груди. Не хочу видеть истерзанных девушек, не хочу смотреть корчащегося в наручниках Дохлого, который сплевывает кровью.
— С остальными что? — уточняет у Макса тот, что с нашивкой.
Чувствую, как Макс пожимает плечами:
— По закону. И проследите, чтобы на новом месте обитания все узнали, за что парни сели.
Мужик одобрительно кивает и испаряется заниматься своими прямыми обязанностями.
На улице я жадно хватаю ртом воздух. Оказывается, я уже почти не верила, что смогу вдохнуть что-то кроме той вони. Краем глаза вижу, как сажают в автозак освобожденных девчонок. Их много, не меньше десятка.
— А Каплин? — в ужасе спрашиваю я. — Его не было в доме?
— Все хорошо, его уже взяли.
— А… мне не надо никакие показания давать?
— Конечно, надо, девочка. Но не сегодня. И тебе, и мне надо успокоиться. Господи, — он стискивает меня. — Я так боялся не успеть. Поехали домой, малыш. Хватит, набегалась. Нам еще предстоит сложный разговор.
Я тут же вспоминаю, почему сбежала от Лютаева. Все запутывается еще больше. Но прямо сейчас я не могу принимать никаких решений или думать о нас. Мне просто нужно прийти в себя. И сейчас я не готова остаться одна. Без Макса.
Домой так домой.
— Как ты меня нашел?
— Я стал искать тебя сразу, как только понял, что ты сбежала.
— Но мы же с тобой разругались…
— Глупенькая. Я все равно искал, поднял видео со всех камер во дворе, нашел того таксиста. Никогда так не делай! Девочка, ты не представляешь, что я пережил, когда Раевский мне сказал, что не может до тебя дозвониться.
Да, мы должны были созвониться…
Так и не выпуская меня из рук, Макс забирается в машину, похожую на уазик. Прижимаясь ухом к его груди, я не могу перестать слушать стук его сердца, который чувствую даже сквозь защитные накладки. Его сердцебиение постепенно успокаивается, а вместе с ним и я. Мы едем, и Лютаев время от времени целует меня тот в макушку, то в лоб, то в висок, не обращая внимания на то, что я грязная и потная.
Да, потом мне снова будет страшно и больно. Но сейчас все чего я хочу, это быть дома, выпить чай, искупаться и прижаться к Максу.
Лютаев гладит меня по голове, эти прикосновения дарят прекрасное чувство, что я не одна, и закутываясь в эти ощущения, я отключаюсь.
Когда нас высаживают во дворе дома, я нарочно вцепляюсь покрепче в Макса, но он и не думает выпускать меня из рук. Я молчу весь путь до его квартиры. Лютаев проносит меня сразу в ванную.
Он сажает меня на бортик ванны, стаскивает обувь и одежду, настраивает температуру в душе, снова берет на руки и вместе со мной
