class="p1">Я слушаю, хотя после первой же фразы трескается и осыпается черепками надежда, что Саша расскажет, как он с ума сходил по мне и сгорал от страсти. Будем говорить честно, это уязвляет. Я как любая девушка мечтаю о романтике, но это, похоже, не тот случай.
Давя в себе иррациональную обиду, стараюсь делать скидку на то, что Маричу не двадцать, он взрослый мужчина, а не восторженный юноша. У него устоявшаяся жизнь, в которой, как я заметила, есть место не для многих.
Но для меня нашлось.
Поэтому, закусив губу, я слушаю.
Зарывшись лицом мне в волосы, Саша продолжает в мою макушку:
– А потом я понял, что совсем не такая, как я думал. Не немного, а совсем. Ты не слабая и не глупая. Ты сильнее, чем кажешься.
– Не болонка? – не выдерживаю я.
– Нет, – усмехается он, и теплое дыхание согревает не только кожу. – Я поторопился с выводами, как говорит Староверова, было мало исходных данных. Тебе просто нужна опора. И я готов ею для тебя быть.
Тугой узел в груди развязывается. Это «комнатная болонка» жгло меня все эти дни. И хотя Саша меня сейчас успокаивает, в этом все равно есть доля правды, пусть и нет в этом моей вины.
– Ты же говорил, что благотворительность и рыцарство – это не твое, – припоминаю я ему его шокирующие слова.
– Так и есть, – еще один тяжелый вздох. – Это не для тебя. Это для меня.
– Не поняла? – это, что, очередная сделка? Он мне опору, а я ему секс? Для этого я ему нужна.
Видимо, почувствовав, как я напрягаюсь, Саша поглаживает мне лопатки, как норовистой лошадке, которая вот-вот рванет с места.
– Не повторяй моих ошибок, Насть. Не торопись с выводами. Ты для меня лучшее. Пусть тебе не покажутся романтичными эти слова, но как есть. Ты девочка моего круга, тебе не надо объяснять, как устроен мир, в котором живут такие, как мы, но ты сохранила в себе то, чего больше нет. По крайней мере, среди моих знакомых. Чистая, нежная, правильная…
Я уже готова вырваться, потому что звучит, как характеристика при покупке товара, но Саша договаривает:
– Самая красивая, самая желанная, хрупкая. Я не знаю, насколько все серьезно. Но ты мне нужна, и я обещаю, ты не пожалеешь.
Даже не сами слова выбивают из меня дух, а то, как они произнесены.
Они вскрывают во мне эту затаенную потребность быть нужной, быть для какого-то лучшей. Я всегда хотела, чтобы выбирали меня. Для папы всегда самым важным человеком была мама, может, поэтому.
Кастрыкин никогда мне такого не говорил. С его губ легко срывались признания в любви, но, как оказалось, они недорого стоят.
– Надолго?
– Что? – не понимает Саша.
– Надолго ли я тебе буду нужна? Долго ли не будет у меня сожалений?
Сейчас это уже моя робкая, но целенаправленная попытка выдавить из Марича, что он ко мне чувствует. Раз не говорит, значит, не уверен? Не хочет врать?
– Насть, в последний раз я влюблялся довольно-таки давно, – ворчит Саша. – За последние годы я привык, как ты выразилась, к договорным отношениям. Не уверен, что если я тебе скажу, что испытываю, то не получу по роже. Подрастерял навык. Я не хочу тебя напугать или оттолкнуть.
Я так хотела услышать что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее признание, но когда это происходит, я теряюсь, потому что оно снова ставит меня перед выбором, и серьезным, ведь в глубине души, несмотря на свои надежды, я не верю, что это возможно.
Трепещущая струна внутри снова звенит, мешая сосредоточиться, но Саша вроде не требует от меня никаких решений или реакций прямо сейчас.
Я выпутываюсь из ставших родными рук:
– Мне надо разобраться в себе.
Господи, какая я дура. Вывела Марича на этот разговор, а сама сдаю назад.
Смятение, неловкость, робкая надежда, прямо сейчас я во всем этом захлебываюсь.
– Ты наверно есть хочешь… – и не дав Саше ответить, сбегаю.
Кажется, снова приходит время кулинарной терапии.
Но чем дольше я вожусь на кухне, тем острее понимаю, что я не там, где надо. Что это очередной побег от себя. В голове до сих пор сидит мысль, что отношения с Сашей – это неправильно, но откуда у меня эта установка?
Гипнотизируя таймер на духовке, я докапываюсь до самой сути: мне просто страшно, что я снова обманусь.
Но ведь Саша всегда был честен.
Просто мне не нравилось, что правда не совпадает с моим идеализированным представлением о том, как все должно быть. Марич не бросается громкими словами, но если он обещает, то выполняет.
И когда раздается сигнал таймера, что время истекло, я выключаю духовку и, пока не передумала, иду к Саше.
Он все еще в гостевой комнате, лежит на кровати, заложив руку за голову, его глаза закрыты, но я чувствую, что он не спит.
Не давая себе ни шанса передумать, я забираюсь у нему и сажусь верхом на бедра.
Густые загнутые ресницы поднимаются, и я пропадаю.
Сколько можно себе врать? Не знаю, когда это произошло, но я его люблю. Пусть будет, что будет.
Распускаю и так растрепанную прическу, волосы рассыпаются по плечам, и я ловлю восхищенный блеск в глазах Саши.
Я смиряюсь, что влюблена в неидеальный образ. Вот такой у меня неправильный герой. Зато мой. Самый сильный, самый надежный, самый красивый. Он меня спас, он смог. И сейчас я попробую его отблагодарить.
Опираясь на подушку, я склоняюсь к Саше и едва касаюсь его губ своими. И тут же смутившись прячу лицо в волосах. Это странно с учетом того, что именно я собираюсь сделать, но если не брать в расчет ночь после нападения Кастрыкина, когда я была не в себе, это мой первый осознанный шаг навстречу. Я сама целую Марича.
Стараясь не потревожить повязку на груди, вдоль нее я прокладываю дорожку из невесомых поцелуев и… ниже. Расхрабрившись, даже кончиком языка провожу по плотной гладкой коже, под которой напрягаются мышцы пресса.
Лишь на секунду позволяю себе быстрый взгляд на лицо Саши, чтобы убедиться, что ему не больно, и снова прячусь за волосами, потому что в глазах его огонь ожидания, который перекидывается на меня. Саша и не думает меня останавливать, когда я отпечатываю влажный поцелуй над пряжкой
