Ознакомительная версия.
Подобно дождю, ветру и солнцу, горе и радость смешались в глазах Тима, а потом взгляд его померк, и он уткнулся лицом ей в колени. Мэри сидела и тихо с ним разговаривала, гладя по волосам, нежно водя кончиком пальца по шее и вокруг уха, снова и снова.
Наконец он поднял голову и посмотрел на нее, безуспешно пытаясь улыбнуться. Потом на лице у него опять появилось потерянное, недоуменное выражение, и пелена горькой отчужденности подернула глаза. Маленькая складочка у левого уголка рта обозначилась резче: он был печальным клоуном всех комедий, отвергнутым влюбленным, кукушонком в гнезде жаворонка.
— Ох, Тим, не смотри на меня так! — взмолилась Мэри.
— На работе меня называют Тим-недоумок, — сказал он, — но если я очень постараюсь, у меня немного получается думать. После маминой смерти я все время пытался придумать, как бы показать тебе, что ты мне очень, очень нравишься, поскольку мне казалось, что папа нравится тебе больше, чем я. Мэри, я не знаю, что ты со мной делаешь, я только чувствую, а сказать не могу, не знаю нужных слов. Я никогда не нахожу слов… Но в фильмах по телевизору мужчина обнимает девушку, а потом целует, и тогда она понимает, как сильно она ему нравится. О, Мэри, ты мне нравишься! Ты мне нравилась даже тогда, когда я думал, что разонравился тебе! Ты мне очень, очень нравишься!
Он схватил Мэри за плечи и рывком поднял на ноги, а потом неуклюже обнял и прижал к груди, по неопытности своей слишком крепко. Она запрокинула голову, задыхаясь и ловя воздух. Не зная, как подступиться к делу, он прижался щекой к ее щеке и неловко подобрался губами к ее рту. Застигнутая врасплох (ибо все произошло слишком внезапно и быстро, чтобы она успела опомниться), Мэри предприняла отчаянную попытку вырваться. Потом вдруг все показалось неважным и несущественным, кроме тесно прильнувшего к ней прекрасного молодого тела и нетерпеливо ищущих неумелых губ. Такая же неопытная, но теоретически более подкованная, Мэри почувствовала, как остро нуждается он в помощи и ободрении. Она не могла подвести Тима и здесь тоже, унизить отказом, нанести удар по самолюбию. Воспользовавшись тем, что он немного ослабил объятия, Мэри высвободила руки и принялась ласкать его лицо: нежно провела пальцами по бровям, по опущенным векам, исследуя шелковистые ресницы, по скулам и впалым щекам. Он поцеловал ее в согласии со своим представлением о поцелуе — плотно сомкнутыми губами — и остался неудовлетворенным. На миг отстранившись, Мэри легонько прижала большой палец к его нижней губе, заставляя чуть приоткрыть рот, а потом запустила пальцы в густые золотистые волосы и потянула голову вниз. На сей раз он не остался разочарованным, и дрожь восторга, пробежавшая по его телу, передалась ей.
Она и прежде обнимала Тима, но всегда только как ребенка, и сейчас испытала страшное потрясение, обнаружив в нем мужчину. Забываясь в его объятиях, ощущая вкус его губ, скользя ладонями по сильной шее и гладкой мускулистой груди, она вдруг осознала свою острую потребность в этом, почувствовала мучительное наслаждение от прикосновения его рук к своему телу. Он сам, без подсказки, нашарил ее груди, обтянутые тканью, а потом нетерпеливая рука скользнула под воротник платья и сжала голое плечо.
— Мэри! Тим! Мэри! Тим! Где вы? Вы меня слышите? Это я, Рон! Отзовитесь!
Вырвавшись из объятий, она схватила Тима за руку и потащила за собой под укрытие деревьев. Они бежали сломя голову, пока голос Рона не стих в отдалении, а потом остановились. Сердце у Мэри колотилось с такой силой, что она задыхалась и в какой-то миг едва не лишилась чувств. Судорожно хватая ртом воздух, она цеплялась за плечо Тима, пока немного не оправилась, а потом отстранилась от него чуть смущенно.
— Ты видишь перед собой глупую старую дуру, — пробормотала она, поворачиваясь к нему.
Тим улыбался прежней своей обожающей улыбкой, но теперь в ней появилось что-то новое — зачарованное изумление, словно она вдруг предстала перед ним во всей полноте своих измерений. Это отрезвило Мэри, как не могло отрезвить ничто другое. Она схватилась за лоб, пытаясь собраться с мыслями. Как такое случилось? Как она собирается вести себя теперь, как вернется к прежним отношениям, не обидев Тима?
— Тим, нам не следовало делать этого, — медленно проговорила она.
— Почему? — Он сиял от счастья. — О, Мэри, я и не знал, что так бывает! Мне страшно понравилось, мне это понравилось гораздо больше, чем обниматься с тобой, когда ты меня утешаешь!
Мэри яростно потрясла головой.
— Это не имеет значения, Тим! Нам не следовало так поступать. Есть вещи, которые нельзя делать, и это одна из них. Плохо, что нам это понравилось, поскольку больше этого не повторится — не потому, что мне не понравилось, а потому, что это недопустимо. Поверь мне, Тим, это совершенно недопустимо! Я отвечаю за тебя, я должна заботиться о тебе, как хотели бы твои мама и папа, а это означает, что нам нельзя целоваться, просто нельзя.
— Но почему, Мэри? Что здесь плохого? Мне очень понравилось! — Счастливая улыбка погасла.
— В самом по себе поцелуе, Тим, нет ничего плохого. Но нам с тобой нельзя целоваться, это грех. Ты знаешь, что такое грех?
— Ну конечно! Это когда ты делаешь что-то такое, что не нравится Богу.
— Ну так вот, Богу неугодно, чтобы мы целовались.
— Но почему? О, Мэри, со мной никогда еще такого не было! Я впервые в жизни почувствовал себя почти совсем нормальным! С чего бы Богу возражать? С Его стороны это несправедливо, просто несправедливо!
Она вздохнула.
— Да, Тим, это несправедливо. Но иногда нам трудно понять волю Божью. Нам приходится делать много дурацких вещей, не понимая толком, зачем и почему.
— Ну да, пожалуй, — уныло согласился он.
— Когда дело доходит до попыток понять Божью волю, никто из нас не тянет на доллар — ты не тянешь на доллар, я не тяну на доллар, твой папа не тянет на доллар, премьер-министр Австралии не тянет на доллар и даже королева. Тим, ты должен мне поверить! — умоляла она. — Ты должен мне поверить, иначе мы с тобой не сможем остаться друзьями, нам придется перестать видеться. Нам категорически нельзя обниматься и целоваться, это грех в глазах Бога. Ты еще совсем молодой человек, и ты не тянешь на доллар, а я стареющая женщина, и я в полной мере тяну на доллар. Я гожусь тебе в матери, Тим!
— При чем здесь это?
— Богу неугодно, чтобы мы обнимались и целовались, поскольку у нас большая разница в возрасте и умственном развитии, Тим, вот и все. Ты мне нравишься, нравишься больше всех на свете, но мне нельзя обнимать и целовать тебя. Это недопустимо. Если ты попытаешься еще раз поцеловать меня, Бог лишит меня возможности видеться с тобой, а я не хочу с тобой разлучаться.
Ознакомительная версия.
