Ознакомительная версия.
Да и сама по себе информация о присутствии в жизни семьи «дяди Леши» казалась отсюда мелкой, неважной. Не в ней было дело. Что-то особенное происходило у нее внутри: вдруг лопнул нарыв, ушла боль. Потому что никакая боль не сравнится с болью этого мальчика, с вечной тоской по отцу.
Она прижала кулак ко рту, пряча дрожащие губы. И впрямь – еще разреветься не хватало, напугать мальчишку! И заставила себя прислушаться к диалогу.
– …А компьютер мне тоже папа подарил. И еще ролики, и велосипед. Бабушка говорит, что он меня подарками забаловал до неприличия. И еще какое-то слово говорит, обидное такое, я забыл… О, вспомнил, – откупается. Хм… Смешно, правда? Как это – папа от меня откупается? А мама почему-то плачет.
– Я думаю, бабушка не права, Егорушка. Папа просто очень любит тебя.
– Да я знаю! А бабушка все равно ворчит! И чего ворчать, непонятно? Ну, не женился папа на маме. Он мне объяснил почему! У нас был взрослый разговор, как у мужчины с мужчиной!
– И… почему?
Ох, Ольга, ну куда тебя несет, хватит уже. Что ж ты копнула так глубоко, нельзя! Это уже невыносимо, в конце концов.
– Так у него же, кроме меня, еще две дочки есть! – тихо-доверчиво сообщил Егор, глядя Ольге в глаза. Будто сокровенную тайну открыл. Она кивнула чуть, глядя на мальчика молча. А Егорка так же тихо продолжил: – Им же тоже папа нужен, правда? Девочкам даже больше, чем мальчикам!
– А, вон в чем дело, – прозвучало у Ольги вполне уважительно. – Выходит, ты им как бы уступил, по-мужски, да?
– Ну да. Папа сказал, что, когда я вырасту, обязательно со своими сестрами познакомлюсь. Как думаете, они ведь обрадуются, что у них брат есть?
– А то… Конечно, еще как! Это ж такое счастье, когда брат есть!
– И еще у папы жена есть. Ну, то есть другая тетя, не мама. Папа говорит, она хорошая, добрая. И еще говорит, что жизнь – очень трудная штука и не всегда отец и сын могут вместе, в одном доме жить. Это же не главное, чтобы по-настоящему, вот прям совсем по-настоящему вместе жить, правда? Можно ведь и так знать, что у тебя папа есть?
– Да, папа очень тебя любит, Егорушка.
И снова резануло по сердцу это дважды произнесенное – по-настоящему, вот совсем прям по-настоящему. И не сдержалась, всхлипнула тихо, зажав рот. А еще взмолилась мысленно – не заплачь, Ольга! Вон как у тебя голос сел до хрипоты, до слезной ноты. Подними голову, глянь в эти огромные синие глазищи, улыбнись, если сможешь.
Подруга вдруг подняла руку, провела ласково по вихрастой мальчишечьей голове, дрогнула полуулыбкой. Потом притянула к себе, прижалась губами к макушке, вдохнула глубоко и задержала дыхание, будто пытаясь запомнить запах…
– Ладно, Егорка, нам пора. Тебе еще уроки делать, наверное. В школе много уроков задают?
– Не, не много. Да я способный, быстро все делаю. Ой, а как вас зовут, я даже не спросил! Что маме сказать, кто в гости приходил?
– Да ты ничего ей не говори, Егорка, пусть это будет наша маленькая тайна, идет?
– Идет.
– Ну, пока. Смотри, больше никому так с разбегу дверь не открывай!
– Да я знаю. Если мама узнает, ругать будет. Потому и впрямь не скажу, пожалуй…
Подруги молча спустились по лестнице и вышли из подъезда. На улице накрапывал мелкий дождик, грозясь перейти в основательный ливень. Сели в машину, и забарабанили крупные капли по крыше – дождь собирался нешуточный.
Ольга нервно повернула ключ зажигания, включила «дворники», обернулась назад, примериваясь, как выехать со стоянки.
– Может, дождь переждем, потом поедем, а?
– Нет. Чего здесь высиживать-то? Все, что надо, уже высидели. Поедем.
Город под дождем выглядел совсем жалкеньким, скукожился серыми пятиэтажками. Улицы были пусты, редкие прохожие прятались под зонтами, и ветер, налетая, как коршун, норовил вырвать из рук хрупкие приспособления. Но на центральной площади исправно работал фонтан.
Выехали на трассу, дождь приутих. Ровно жужжали «дворники», разгоняя капли на ветровом стекле. Ольга молча вела машину, но вдруг спросила, резко, неожиданно:
– Ну что, довольна?
Не хотелось ничего говорить. Да и вопрос прозвучал несколько странно. Какое может быть довольство или, наоборот, недовольство, когда внутри бог знает что творится.
– Чего молчишь? Видишь, не зря съездили! Все, что хотели, выяснили.
– Что мы выяснили, Оль?
– Как это – что? Получается, твоему Громову еще два года назад неизвестный дядя Леша отставку дал. Так что можешь не беспокоиться, он теперь полностью твой, со всеми потрохами. А то, что было, то было. Можно и забыть за истечением срока давности.
– А разве у предательства есть срок давности, Оль?
– Ну, опять завела свою волынку. Надоела уже с этим предательством, Ир! Больше думать ни о чем не можешь, да? И это после всего, что видела?
Ольгины вопросы звучали с явным раздражением. И она понимала сейчас природу этого раздражения! И была согласна с ним! Бог знает чего она опять с этой волынкой…
– Не злись. Я сейчас вообще ни о чем думать не могу.
Но Ольгу уже несло:
– Я не пойму, у тебя такой жизненный принцип, что ли? Что бы ни случилось, но любимую рефлексию на произвол судьбы не брошу? Никогда не предполагала, что ты такая зануда! А впрочем, твое дело. Живи своей обидой дальше, намазывай ее на хлеб с маслом. Видно, тебя ничем не пробьешь…
Голос становился все более холодным, отрывистым, злым. Таким, что хотелось загородиться от него ладонями. Ирина проговорила тихо, обиженно:
– Зачем ты так?
– А как надо? Ты что, от меня до сих пор сочувствия ждешь, вселенского понимания? Ах, бедной подруге муж изменил? Ах, сволочь какая?
– Нет. Я вовсе не напрашивалась на такое благо. И вообще – ни о чем тебя не просила. Сама как-нибудь в своих рефлексиях разберусь.
– Да разбирайся на здоровье, а с меня хватит. Не зря в народе говорят – не делай добра. Вернее, не лезь со своим добром в чужое занудство. Потому что вместо благодарности ответное занудство получишь.
– Ну, если ты жаждешь благодарности… Спасибо, конечно.
Ольга замолчала – снова повисла меж ними холодная злая пауза. Обе напряженно глядели в ветровое стекло, по которому равнодушно двигались «дворники», исполняя свою механическую работу. Вжик-вжик, вжик-вжик… Хоть какой-то звук в неловкой тишине. Наконец подруга произнесла тихо, без прежнего раздражения:
– Дура ты, Ира, вот что я тебе скажу. Зажравшаяся, избалованная благосклонностью судьбы дура. Все тебе судьба щедро отвалила – и любовь, и детей…
– Да. Любовь, это да, это конечно! Особенно любви мне судьба много отвалила. Так много, что делиться пришлось.
Не хотела, а получилось довольно грустно, с долей язвительной насмешливости. Надо же было хоть что-то ответить! Ольга вдруг резко съехала на обочину, остановила машину, развернулась к ней всем корпусом:
Ознакомительная версия.