Дверь ей открыла незнакомая совсем тетка, которая, по всей видимости, нагостилась уже и уходить собралась — стояла в прихожей в пальто старенькое одетая и улыбалась ей доброжелательно. Марина, сразу оценив добрую и приветливую эту ее улыбку, вдруг распознала в ней внутренним острым чутьем любимого своего клиента, того самого, интеллигентно-безропотного, который никогда не спорит да не занудствует и сразу со всем соглашается, и покупает ее товар с той лишь целью, чтобы человека зря не обидеть. И тут же сделала стойку. То есть улыбнулась этой женщине так, будто знала ее уже сто лет, и заглянула в глаза свойски-дружески. Страсть как любила она таких вот теток…
— Ой, здравствуйте! А вы что, разве уже ходите? Как жаль…
— Да, ухожу, деточка, — расплылась ей навстречу в ответной улыбке тетка. — И так уже загостилась, домой пора…
— Ой, как жаль… У вас такое приятное лицо, знаете! Вот сразу, сразу к себе располагает! Очень, очень красивое, зрелое женское лицо. Вот если еще за ним чуть-чуть, совсем немного поухаживать… И необязательно дорогой косметикой! Знаете, есть такая косметика для пожилых женщин…
— Мариночка! Стоп! Прекратите! — грозно и весело проговорила-пропела из кухни Ольга Андреевна. — Чего вы там в мою приятельницу вцепились? Любочка, не слушай ее! Это не ваш случай, Мариночка, поверьте мне! Проводите лучше Любовь Ивановну и идите сюда, к нам… Мы вам лучше новости свои сногсшибательные расскажем, Мариночка!
Новости у них и в самом деле были сногсшибательные — и так счастливо и вовремя случившаяся Ольги Андреевны динамика, и утренний звонок их заграничной матери и невестки, и ожидаемый ее завтра приезд… Марина даже вздохнула про себя с облегчением — ну наконец-то, свершилось, все-таки…
— А она что, насовсем приезжает, да, Ольга Андреевна? Ее что, муж немецкий выгнал, да?
— Да что вы, Мариночка! Нет, нет и еще раз нет! — взволнованно замахала руками Ольга Андреевна. — Все как раз даже наоборот! Наша Аллочка не выдержала мук совести и во всем призналась своему мужу! Рассказала ему все честно, что у нее тут двое детей осталось, и он предложил ей немедленно их забрать к ним…
— Ух ты! Сама рассказала, значит! — не удержавшись от сарказма, произнесла возмущенно-восторженно Марина. — Надо же, смелая какая!
— Ой, да я и сама удивляюсь, Мариночка! Это так на нее не похоже, знаете… И тем не менее…
— Ну да, ну да, бывает… — согласно закивала Марина. — И что? Она приедет и заберет к себе Василису с Петечкой?
— Да, Мариночка, да! И я очень рада этому обстоятельству! По крайней мере, моим внукам светит хоть какое-то будущее…
— А вы как же? Как вы-то тут одна останетесь?
— А я не останусь одна! Со мной Любочка пока побудет, подруга моя давняя. Это как раз ее вы сейчас охмурить пытались… Да я же скоро ходить уже начну! Лерочка Сергеевна говорит, еще месяца два-три…
— А она их точно заберет, невестка ваша? Не обманет? Вы уверены? — настырно наступала на нее Марина. — И Василиса согласна?
— Ну да, наверное… А почему вы так с пристрастием об этом спрашиваете, Мариночка?
— Ну а как же, Ольга Андреевна, без пристрастия-то! Я ж тоже вроде во всем этом лицо заинтересованное…
— Это как?
— А так! Приедет ваша невестка и увезет дочку свою восвояси, в счастье свое немецкое. И Сашечке моему, стало быть, нечего больше у вас тут делать… Горе будет у Сашечки-то моего… — со свойственной ей нагловатой простодушностью заявила Марина и улыбнулась хитро и радостно. — А тут и я появлюсь, и пожалею, и обласкаю…
— Погодите, погодите, Мариночка… Что-то я ничего не понимаю, — закрутила головой Ольга Андреевна. — А Василиса-то тут при чем?
— Ну как же при чем, Ольга Андреевна? Вы что, сами не видите, при чем?
— Нет…
— Да господи… Да любовь же у них образовалась! Неужели вы не заметили ничего?
— Нет… Да что вы такое говорите, Мариночка! Какая такая любовь?
— Да вот такая вот! Любовь!
Марина встала перед ее креслом, по-бабьи уперев руки в бока, смотрела сверху вниз надменно, будто обвиняла в чем. А может, и в самом деле обвиняла — не углядела, мол, бабка за внучкой, вот и получай теперь…
— А вы не ошибаетесь, Мариночка?
— Нет, не ошибаюсь! Мне ли в этом ошибаться, если моего мужика прямо из-под носа увели…
— Значит, вот оно как обернулось… Любовь, значит… Надо же… Расцвел-таки прерий душистых цветок… — медленно проговорила Ольга Андреевна, глядя куда-то мимо стоящей перед ней грациозным столбиком Марины и улыбаясь грустно.
— Что? Какой такой цветок? Вы это о чем сейчас, не поняла?
— Что? — словно очнулась вмиг Ольга Андреевна, с удивлением глядя на Марину. — А, это я так, Мариночка. Это я о своем, вы не обращайте внимания…
Марина вздохнула тяжело и закатила глаза к потолку, и опустила безвольно плечи — господи, ну что с них возьмешь… Блаженные они все в этой квартире, что ли? Вот и Ольга Андреевна вдруг заговариваться начала — про цветы да прерии какие-то чушь понесла… И Сашечку не зря, видно, именно к ним сюда судьба притянула — не мог таки у более приличных людей комнату себе снять… Еще раз вздохнув, она произнесла обреченно:
— Ольга Андреевна, а можно мне завтра-то прийти? Так хочется на эту вашу невестку глянуть…
— А? Да, да, конечно, приходите, Мариночка, если вам так хочется…
…А потом они обедали в кафе. Василиса выпила целый бокал сухого красного вина и враз охмелела. Монгольские глаза ее раскрылись, сияли теплым и влажным серо-зеленым светом, смуглое лицо порозовело и будто потеряло хмурую свою твердокаменность — девчонка и девчонка малолетняя сидела напротив взрослого своего кавалера, а никакая вовсе не коняшка-судомойка с кучей жизненных проблем за плечами. Она уплела со своей тарелки вмиг огромную отбивную и со скромным вожделением поглядывала уже и на Сашину, пока он не подозвал официантку и не заказал для нее еще одну. И вообще вела себя как девочка-семиклассница, навравшая про свой возраст и впервые оказавшаяся на свидании совершенно по-взрослому, с ужином в кафе и настоящим взрослым мужчиной напротив, разглядывающим ее с определенным уже интересом. А когда Саша сказал ей об этом — рассмеялась звонко, откинув голову назад. И подумала — не так уж он в этом и не прав…
Отец почему-то не любил ходить по ресторанам, и ее с собой не водил, он был вообще домашний больше человек. Нет, на заморских курортах они обедали и в кафе, и ресторанах всяческих замечательных, конечно, но это было не то, совсем не то. Была там и еда вкусная, и красота роскошно-неописуемая, но все равно не то. Или она не помнит просто, или старается изо всех сил не помнить… Отчего-то ей было очень хорошо именно здесь, в этом самом заурядном кафе, сидеть и лопать самые заурядные, но такие замечательно-вкусные отбивные, и пить красное сухое вино, и без конца смотреть в глаза мужчины напротив, и пропадать в них бездумно и радостно…
