– Мисс Лемберт, расскажите об инциденте в коктейль-баре, – выкрикнул журналист, напирая на Джесс. Он чуть не в лицо ей совал микрофон, от которого она в ужасе пыталась отстраниться. – Это правда, что вы в ссоре выплеснули на жениха коктейль?
– Убирайтесь к черту со своими идиотскими вопросами! – грозно прикрикнул на репортера Оливер, отбрасывая микрофон от Джесс.
Он продолжал пробиваться сквозь толпу назойливых газетчиков, одной рукой сжимая руку. Джесс, а другой отпихивая камеры, нацеленные на их лица.
Сотрудники охранной службы отеля помогли им выбраться в холл и войти в лифт, но, когда двери лифта закрывались, один типчик из журналистской своры, вставив ногу между створок, спросил:
– Сэр, ваше имя довольно известно, поэтому ваша история нам крайне интересна. Скажите, вы окончательно развязались с нашей коллегой Венецией Кросслэнд или…
Охранники отеля оттащили хроникера от дверей лифта, в чем им помог и Оливер, подавшись вперед и сильно, с крепкой бранью, оттолкнув нахала.
Джесс прижалась к задней стенке лифта и в отчаянии закрыла глаза. Это ужасно, ужасно, стыдно и ужасно!.. Она не смела открыть глаза и посмотреть в лицо Оливера. Теперь он возненавидит ее. Конец всему. Он никогда не поймет, почему она так поступила.
Слышалось лишь прерывистое дыхание Оливера, пытающегося успокоиться и взять себя в руки, да стук ее сумасшедшего сердца. Может, он слышит его? Сумеет ли он когда-нибудь понять, что она пережила за эти минуты? Полное отчаяние и тоску из-за всего, что случилось.
Джесс медленно открыла глаза и увидела спину Оливера, молча ожидающего у дверей остановки лифта. Казалось, он вполне овладел собой, но даже со спины выглядел суровым. Джесс, и без того крайне смущенная, от одного его вида затрепетала от ужаса. Он страшно зол, и не столько, может быть, из-за атаки прессы, сколько из-за нее. Если бы это было не так, он давно бы уже обнял ее и постарался успокоить после того кошмара, что ей только что довелось пережить. Правда, у него была причина злиться на нее, тоскливо подумала она. Он, вероятно, думает, что дыма без огня не бывает, ибо свора газетчиков никогда на вас не нападет, если ей не намекнули на что-то пикантное. Он, конечно, понимает, что Венеция сделала это назло, но недаром же он так настойчиво расспрашивал Джесс, о чем они с ней говорили, когда та вторглась в его номер. Вина Джесс еще и в том, что она сразу не сказала ему всего.
Но почему газетчики налетели на них с таким неистовым рвением? Она сама, Джессика Лемберт, ничего собой не представляла… А Оливер?
А Оливерпредставлял…
Эта мысль возобладала над всем остальным, заставив ее почувствовать, как по всему телу поползли омерзительные мурашки. Можно было подумать, что ее с ног до головы окатили лимонным соком. До этого она не особенно задумывалась над тем, что представляет собой Оливер, насколько он богат и какой известностью пользуется в определенных кругах. Подобные вопросы не мучили ее, поскольку они были вместе и этого им обоим хватало, а теперь… Джесс стиснула кулачки и прикусила нижнюю губу. Как долго тащится лифт! Как ей дальше себя вести? Вот она, чертова любовь! Отдаешься человеку, даже не зная, кто он!
До самого их отеля не было сказано ни слова.
– Я… я думаю, что они… что… Эта история с коктейлем… Наверное, они узнали о ней от бармена, – предположила она почти неслышно, когда они шли к его номеру.
Оливер ничего не ответил: губы сурово поджаты, лицо мрачнее тучи. В номер он ее почти втолкнул, после чего вошел сам и, громко захлопнул за собой дверь. Дальше совершенно игнорировал ее, и это сильно напугало Джесс. Сдернув с шеи галстук и сняв пиджак, бросил то и другое на диван и прошел к телефону. Набрав номер, он говорил с кем-то, но так тихо, что она ни слова не могла разобрать.
Джесс, совершенно ошеломленная, сбросив туфли на высоком каблуке, подошла к бару. Ей просто необходимо ВЫПИТЬ, да и ему, судя по всему, не мешало бы, тем более что ей, когда он закончит говорить по телефону, придется кое-что объяснить ему. Трясущимися руками она приготовила два скотча, обдумывая, что и как скажет. Венеция тогда так ее прижала, что она и сообразить толком ничего не успела, вот и выпалила в крайнем раздражении первое, что пришло в голову, лишь бы отделаться от назойливой гостьи. И хотя потом сразу же пожалела об этом, но было уже поздно. Ох, как ей теперь быть, что делать и как оправдаться? Надо обязательно сказать, что ее просто ранило заявление Венеции, будто она давнишняя любовница Оливера. Ведь она, Джесс, любит его. Неужели он не может себе представить, каково ей было услышать подобное? Нет, когда он все узнает и поймет, то, конечно, простит ее… Ох, простит ли?
Она предложила ему скотч, и он чуть не вырвал его у нее из рук.
– Оливер – только и смогла она произнести.
– Не говорите ни слова, – резко сказал он. – Молчите!
Джесс отхлебывала виски и следила, как он ходит по комнате, замкнутый, с опущенными глазами, глубоко задумавшись, будто ее здесь нет.
Она вновь попыталась заговорить:
– Оливер, я должна объясниться, это совсем не то, что вы думаете…
Он даже не взглянул на нее. О чем, в самом деле, он так напряженно думает? Что терзает его? Злоба на нее, злоба на Венецию? Скорее всего, и то и это слилось воедино и обратилось в раздражение противнее одной. Ведь она здесь, под рукой, и потому всю свою ненависть он может сейчас обрушить только на ее бедную голову. Венеция – женщина отвергнутая, а потому решившая мстить. И на этом дело явно не кончится, вот почему Оливер так зол. Тот репортер, что совал микрофон прямо ей в лицо, знал, что они… Господи, да теперь весь мир узнает, что она… О Боже, это хуже всего. Она, Джессика Лемберт, случайный эпизод в его жизни, а Венеция – женщина, что-то в его жизни значащая… Господи, что толку гадать… Будь что будет!
Она бессильно опустилась на край дивана и ждала, ждала, когда он скажет хоть что-нибудь. Но о чем он думает? Почему так долго молчит? Подыскивает нужные слова, чтобы выбросить ее из своей жизни? Сердце ее разорвется, если он так поступит.
Прошло еще несколько тягостных минут, показавшихся Джесс часами, и послышался легкий стук в дверь, заставивший сердце Джесс сжаться от дурных предчувствий. Оливер пересек комнату, отпер дверь, взял газету, принесенную коридорным, и снова запер номер. .
Идя от дверей, он на ходу развернул газету, и Джесс увидела, что это «Стейт ньюс»… Она даже застонала от жуткого ощущения беззащитности. «Стейт ньюс»! Да, эта сучка не тратит слов понапрасну. Оливер будто прирос к полу в середине гостиной, напряженно глядя в развернутую газету, и вдруг гневно воскликнул:
