– Почему ты это сделал?
– Потому что я подумал, может быть ты хочешь снова собрать семью вместе.
– Ты так решил, потому что я вот-вот помру.
– Я этого не говорил... Иногда хорошо помириться с людьми, которые являются частью тебя.
*
152– Винс не часть меня, Лео, не был частью меня в течение двадцати лет или больше. О, я думал об этом: не считай, что я не думал. Но то, что сделал Винс, вырвало сердце нашей семьи. Он совершил насилие над всем, чем дорожит семья. Предполагается, что мы заботимся о детях, даем им убежище, пока они научатся бороться с жизненными бурями; это главное, для чего мы живем. А все остальное – с кем спать, с кем есть, с кем поговорить в конце дня – это постороннее. Главное – построить крепость, чтобы уберечь наших малышей от пагубного пути и дать им шанс вырасти уверенными в себе и гордыми. Это святое. А Винс разрушил это. Он посмеялся над этим. Я не могу этого забыть. Я не могу простить этого. Не знаю, насколько беспокоит это его сейчас, когда он стал занятым, важным сенатором, но меня не волнует, беспокоится он или нет. Знаешь, в прошлом Винс всегда делал, что хотел, за исключением того случая, когда я сказал ему убираться. Это было ужасное время. Не думаю, что кто-либо из нас оправился...
Итан замолчал. Он слишком много болтал в последнее время. Знал об этом, но не мог остановиться. Слова выливались, как будто ему не разрешали говорить, потому что пока он говорил, он жил, и ему казалось невозможным, что кто-то может умереть на середине фразы.
– На самом деле я не думаю, что Винс приехал бы, – сказал Лео, – да и не приедет. Он сказал, должен быть в Денвере в этот уикенд, чтобы осчастливить своих избирателей, а потом едет в штат Мэн. И упомянул, что Чарльз будет там с ним. – Лео помолчал. – Он сказал, что Чарльз всегда приезжает к нему, когда сталкивается с неприятностями и нуждается в помощи.
– С какими неприятностями?
– Он не сказал.
Итан пожал плечами.
– Ладно, я не хочу знать. Если все достаточно серьезно, я услышу об этом.
– А Чарльз не собирался быть здесь на Четвертое?
– Он что-то говорил об этом. Я был бы рад, если бы остальные приехали, мы могли бы устроить настоящий семейный пикник. Обычно мы проводили пикники на пляже, а потом смотрели на фейерверк над озером. Не так эффектно, как зрелище, которое они устраивали здесь, на горе Тамарак, но было неплохо, все эти вспышки, отражающиеся в воде, повсюду лодки, насколько видно глазу, в них сидят люди и смотрят вверх...
– У нас будет свой пикник, – сказал Лео, – нас четверо, ты и Кит. Дора тоже в городе.
– С ее... как ты его называешь.
– Мужчина, с которым она живет.
Итан сделал гримасу.
– Мне это не нравится, ты знаешь. Все эти пробные браки, как кусочки, которые вам протягивают женщины в передниках в гастрономах; считается, что вы откусите, а потом решите, стоит ли покупать. Если люди любят друг друга, почему они не доверяют друг другу настолько, чтобы пожениться? Мне нравится, гм, друг... Доры; он нравится мне все больше с каждым разом, как я встречаюсь с ним. Но с ним что-то не так. Если бы он был порядочным человеком, то женился бы на ней. Они уже долгое время вместе. Год? Два года? Больше двух лет. Они по крайней мере два года вместе. Он бы мне нравился больше, если бы женился на ней.
– Может быть, она не хочет?
– Я не поверю этому ни на минуту. Женщины всегда хотят выйти замуж, такая у них натура. С ним что-то не так, вот и все.
– Но ты ничего не имеешь против, если он придет на пикник?
– Нет, нет, конечно, пусть приходит, пока они с Дорой вместе... Я тебе сказал: он мне нравится. С ним хорошо говорить. Как с тобой. И с Гейл. С Китом не то; этот слишком напоминает мне своего отца. Я не буду возражать, если Фред не придет, мы по нему скучать не будем. Мне бы хотелось видеть Мэриан и Нину. Ладно у нас еще будет наш пикник, мы еще будем семьей».
Старик откинулся на спинку стула с долгим вздохом. Семья, пикник, фейерверк. Он почувствовал себя довольным. И забыл о своем испуге из-за нежелания завтракать и о своем беспокойстве насчет потери аппетита. Может быть, это вспомнится позднее, но сейчас беспокойство ушло. Так много всего исчезло в последнее время: вот в эту минуту что-то заполняет его мысли, а в следующую – уже ускользнуло, осталось лишь легкое сотрясение в мозгу, свидетельствующее о том, что возникало какое-то волнение. Каждый раз, когда это случалось, Итан удивлялся, потому что самое отдаленное прошлое было таким ясным, ярким, воспоминания вырисовывались в мельчайших подробностях: имена людей, сюжеты книг, ароматы женщин, прикосновение смерти, когда он в последний раз поцеловал Элис.
Но Четем не собирался хныкать по этому поводу; он никогда не был нытиком, даже когда печаль цеплялась к нему в последние годы. У него было его здоровье, у него были Лео, Гейл и их двое детей, более близкие ему, чем кто бы то ни было в семье; у него был Тамарак. Старик не был совершенно доволен, потому что всегда волновался об Анне и беспокоился о Чарльзе, с трудом руководившим «Четем Девелопмент», но когда он сидел на солнышке, ему казалось, что тот справляется весьма неплохо. Итан был как будто бог, – всюду на земле оставил свои следы. Теперь он был благодарен за каждый прожитый день и за воспоминания, не вычеркнутые временем. Только одно из этих воспоминаний причиняло ему настоящую боль, воспоминание об Анне, потому что к нему она обратилась и на него рассчитывала, а он потерял ее.
А ведь он все еще не знал почему. И так и не понял, почему так вел себя в тот вечер на ее дне рождения. И это угнетало его. Столько лет прошло, а он до сих пор не мог думать об Анне без чувства вины и без боли в душе.
– Дорогая Анна, – прошептал Итан, и так как глаза у него были закрыты, он не видел, что Лео удивленно обернулся. —...прости, прости. Я любил тебя и потерял. Я хотел бы попросить у тебя прощения, прижать к себе и защитить тебя. Ты теперь, конечно, взрослая женщина, и, наверное, не нуждаешься в моей защите, но все же мне хотелось бы создать для тебя место, где ты была бы в безопасности и где тебя любили бы. Мне хотелось бы, чтобы ты приехала сюда, Анна, чтобы я мог сказать тебе, как я люблю тебя и как мне жаль. Мне хотелось бы сказать тебе это до того, как я умру.
Солнечный свет обрисовывал красные жилки на его закрытых веках, от тепла ему казалось, что он расплавляется по земле.
– Анна, – вздохнул он. А потом Итан заснул.
Винсу нравилось быть сенатором. Ему нравилось начало дня, когда он шел в свою приемную, а персонал почтительно его приветствовал; нравился конец дня, когда мимоходом он останавливался у окна благородной формы, чтобы посмотреть на ровные лужайки и административные здания, которые являлись средоточием власти, центром мира. Сенаторы, уже несколько лет пребывавшие здесь, старались приуменьшить свою власть и говорили, что просто выполняют работу, трудятся на благо народа своего штата, но Винс никогда не принимал такие заявления всерьез. Он знал, что рука Сената дотягивается до всех: от невежественных крестьян до королей, президентов и рок-звезд – и одной сотой их представителей, избранных в Сенат, завидовали больше всех в мире.
