Ознакомительная версия.
Как ни странно, Агния Богдановна против него не ополчилась.
Ее озадачило, что некоторое время он играл в зятя – помогал по хозяйству, лез повсюду со своим авторитетным мнением, отпускал какие-то шуточки со словами «мамаша»…
– Никит, только без обид, – попросила Саша, когда вышла с ним на кухню покурить. – Ты не мог бы… Ну, вести себя как обычно. Папа, кстати, в машинах ничего не понимает.
Никита, разумеется, крякнул пару раз «А чего я?», но сник, угомонился и стал вести себя как приличный человек.
– Ты уверена?.. – прошептала Агния Богдановна Саше на прощание.
Саша фыркнула:
– В чем?!
И уехала, исподтишка пригрозив маме кулаком.
А Никита повадился ездить к Марине. У Марины не заладилось с новым мужчиной. Она плакала. Хотя такие, как Марина, не плачут – они рыдают взахлеб, заламывая руки, и время от времени швыряют что-нибудь об пол.
Марина ела безобидные таблетки, потом вызывала «Скорую» и Никиту. Возможно, она звала и любовника, который ее бросил, но он не ехал.
Марине нужны были деньги – у нее накопились долги. Никита спас ее кредитную карту.
Марина звонила ему ночью, говорила, что болит сердце, и еще раз перезванивала, когда Никита уже подъезжал к ее дому, и просила купить вишню в шоколаде и сигареты.
– Никита… – удивилась я. – Она ведь тебя использует…
– Мы же не чужие люди, – произнес он, потупившись.
– А я думаю, чужие! – обозлилась я.
Марина сломала ногу. Каталась на лыжах и упала. Болела она с размахом, потом ей понадобилось в больницу, снимать гипс.
Саша улетала в Турцию, и ее надо было отвезти в аэропорт.
– Саш, ты ведь можешь такси вызвать? – Никита позвонил ей ночью, от Марины.
– Конечно, – ответила Саша.
Она действительно могла вызвать такси. Это все могут.
В тот же вечер Саша уложила вещи Никиты, которые уже обжились в ее квартире, отвезла их мне и попросила забрать у него ключи. Она была спокойна, как памятник Пушкину.
Никита растерялся.
– Что я сделал не так? – возмущался он.
– Никит, мозги надо включать время от времени. Я понимаю, что они у тебя с постоянной нагрузкой не справляются, но иногда…
– Спасибо тебе! – воскликнул он с пафосом.
– Ну что ты, не благодари!
Никита просил прощения. Саша смотрела на его антраша с удивлением.
– Никита, если бы ты проспал, мы могли бы это обсуждать. Но зачем мне прощать человека, который пренебрег мною ради другой женщины? – Саша умела смотреть сурово, отчасти наивно, так, что под прицелом ее взгляда собеседник тушевался и забывал все свои доводы.
Она не могла его простить. И для этого было две причины.
Первая – если Саша не разобралась, и их отношения были не настолько открытыми, доверительными, и не было уверенности, что они хотят быть друг с другом, то и прощать нечего.
Вторая – если Саше померещилось, что она любит Никиту, а он в это время любил кого-то еще, и она была запасным вариантом, то можно, конечно, стать жертвой обстоятельств, но простить такого нельзя. Никто не прощает, когда его не любят.
– Ты боишься одиночества? – спросила я.
– Не знаю. Правда, – Саша пожала плечами. – Одиночество – непостоянная величина.
У людей так много страхов, что не всегда можно точно понять, чего именно ты боишься.
Пример великой, любимой, почти уже канонизированной Фаины Раневской страшит, но нам с Сашей кажется, что это лишь один из мифов тех времен, когда определение «незамужняя бездетная женщина преклонных лет» относилось не к социальному статусу, а к диагнозу вроде саркомы легких.
Одиночество страшно лишь тогда, когда его боятся.
Моя соседка – теперь уже почти свихнувшаяся от старости дама восьмидесяти семи лет – даже в ее плачевном состоянии чувствует себя защищенной и довольной жизнью. У нее есть родственники, немного более внимательные к вздорной, если уж на то пошло, старухе благодаря завещанной им квартире; соседи, которые не бросят ее в беде, и основательно запуганные властной дамой социальные работники.
Далекие, из приморского города родственники зовут мою соседку к себе, но та упирается до последнего – ей не хочется попасть на иждивение, не хочется под опеку любящих младших сестер и племянников – ей действительно нравится жить одной. Ей даже умирать одной нравится.
Боимся ли мы одиночества? Привыкнув считать его чем-то вроде вампира, побаиваемся, но, скорее всего, знаем, что чудовищ не существует.
Мы с Сашей, при всей нашей взаимной любви, были разные. Но если что нас и объединяло, так это беспощадная ненависть к душевной распущенности. К скандалам, когда один на ходу сочиняет трагедию лишь ради того, чтобы выместить на другом посторонние обиды.
Никак не могу забыть ссору с одним из моих мужчин.
Звали его Игорь, и он был недоволен своим весом. Настолько недоволен, что за полтора наших общих года поправился еще килограммов на семь, но каждый день обещал придерживаться диеты, повторяя: «Я толстый, боже мой! Я урод!»
Он, и правда, как-то раздался вширь.
– Послушай, чтобы похудеть, надо нормально есть, но всегда чуть недоедать, – посоветовала я из самых лучших побуждений.
Я тогда была наивна и полагала, что в случае, когда человек ежечасно жалуется на свои проблемы, он действительно хочет их решить. На самом же деле в большинстве случаев это означает лишь то, что он либо хочет поговорить о своих проблемах, либо надеется услышать от других, что никаких проблем у него не существует.
Игорь ничего не сказал. Или сказал:
– Я понял.
– Обожаю твою задницу! – воскликнул он спустя полчаса. – Даже целлюлит ее не портит!
– А что там с целлюлитом? – насторожилась я.
В то время я как раз ходила на психотерапию, много нервничала и стала такой тощей, что можно было разглядеть очертания моих внутренних органов. Никакого целлюлита у меня не было. Ну, почти.
– Какого черта! – закричал мой друг. – Разве нельзя выбрасывать за собой все эти… – Игорь схватил и подбросил обертки от конфет.
– Ты чего? – растерялась я.
– Да ничего! – крикнул он и выбежал из комнаты, разумеется, хлопнув дверью.
Всю ночь продолжалось веселье.
– Куда ты дела пульт от телевизора?!
– Гарик, я телевизор последний раз смотрела, когда еще «Намедни» показывали…
– Б…х…еб…ть! Какого хрена ты поставила на диван тарелку с едой?! Я же просил!
Мы оба уставилась на окурки, разбросанные на подушках.
– Гарик. Это ты плюхаешься на диван так, что он аж подпрыгивает.
– Да, я жирный!
И опять дверь с грохотом ударилась о косяк.
Ознакомительная версия.
