Когда тарелка опустела, я все-таки забыл, что нужно сказать по окончанию трапезы, потому тянул до последней рисинки.
— Нихонсю? (с японского: саке) — предложил Тэкео и, плавно отложив в сторону палочки, промокнул тонкие губы белоснежной салфеткой. Она на фоне его кремово-шоколадной кожи, казалась ослепительно яркой.
— Да, благодарю, — я повторил его движение и осторожно положил ладони на колени. Пальцы не дрожали, но сердце мое разучилось нормально работать: тупо лупило в грудь и крошило ребра.
— Максимилиан Честенер? Что за документы ты обещал показать? — спросил Тэкео и приподнял тонкие брови над прищуренными узкими глазами. Черными, как моя душа, что отравилась местью.
Сразу к делу? Это, конечно, хорошо, но мне нужно время, больше времени. Где же Келл со своим сигналом? Дорогов должен быть рядом: когда я заходил в логово якудза, он уже направлялся сюда из аэропорта.
Потому, чтобы выиграть драгоценные минуты, я решил немного напустить дыма:
— Виктор Дорогов — сын Владимира Дорогова, переписал крупнейшее казино в Лас-Вегасе на меня, а я знаю…
Японец подал знак официанту, и нам подали роллы на подносе, керамический кувшин и две чоко.
Я сглотнул и договорил:
— …что вы присматриваете за этим бизнесом в Америке.
— Кампай! (с японского: пьем до дна!) — вдруг отрезал Тэкео и приподнял свою, наполненную официантом чашечку, на уровень глаз.
Федя строго приказал мне копировать все действия японца, я это и сделал. Повторил тост-слово и поднес чоко к лицу.
— Пей, — сказал Тэкео. Нет, приказал.
Бывают моменты, когда ты перед маленьким человеком по росту кажешься лилипутом по статусу. Плевать, даже если мне в чоко плеснули яд. Все равно терять нечего. Все, что можно, я и так потерял: надежду на счастливую жизнь, непоколебимую любовь, доверие к людям. У меня ничего не осталось. Только цель: спасти Пелагею.
Я опрокинул чашечку и выпил все содержимое: там помещалось несколько глотков, но и они обожгли горло и оставили на языке привкус банана и яблок.
— Показывай документы, — японец отставил пустую чашечку в сторону и, причмокивая губами, спокойно взял палочки, захватил ролл, отправил его в рот, а потом неожиданно воткнул хаси вертикально в скрученные листья нори.
А это плохо! Очень плохо. Так делают, только когда хотят кого-то наказать. Угрожающий и агрессивный жест.
— Максимилиан Честенер, ты зря тратишь мое время, — совершенно спокойно сказал он, но смахнул ладонью с груди невидимые пылинки. Во я попал!
И когда его руки потянулась к шее, чтобы показать еще один знак, означающий — мою смерть — отрубание головы, на улице послышались голоса.
Глава 66. Поля
Невысокая девушка, не поднимая взгляда, передала мне аккуратно сложенные вещи. Я поблагодарила, а она опустилась на колени и припала к земле. Я едва сдержала радость: Дорогов не пошутил. Судя по изменившемуся отношению прислуги, меня «перевели» в окусан (госпожа из внутренних покоев, жена), а, значит, я могу вести себя, как хозяйка. Со слугами только, но уже кое-что.
Я тихонько, чтобы никто не услышал, по-японски попросила девушку помочь мне принять ванну. Не то, чтобы сама не справилась, но служанка не нарушит субординацию и под угрозой ножа. Я видела, как они трясутся перед чудовищем Дороговым. Плескаясь и наслаждаясь тёплой ванной и умелым массажем Юки, как представилась девушка, я нарочито весело рассказывала ей о своей жизни в России, о приюте и детях. Несколько забавных историй, и вот уже Юка весело смеётся.
Она тоже поведала мне свою историю. Оказалось, её продала Дорогову собственная мать, городская ёбидаси (дама по приглашению), но Юки быстро надоела Дорогову, который предпочитал европейских женщин.
Узнав возраст девушки, я возмутилась и поступком матери, и беспринципностью чудовища, но Юки с улыбкой сказала, что другой судьбы бы не пожелала. Не купи её Дорогов, ей пришлось бы пойти по стопам матери и обслуживать многих мужчин, а в этом доме она ублажает лишь людей Дорогова. Сам он японок красивыми не считает, поэтому попользовав девушку пару раз, бросил своим псам. Я молча сжимала кулаки и кусала губы, ненавидя в эту минуту каждого мужчину в этом доме.
Девушка, расслабившись, щебетала без передыху. Казалось, ей впервые за три года, сколько она здесь работает, разрешили разговаривать, и она спешит избавиться от всего накопленного за это время. Возможно, так оно и было, поэтому я молча слушала, и через полчаса у меня уже волосы на голове шевелились. Зато я сделала выводы, что члены группировки Якудза в этот дом никогда не приходят. Значит, нужно каким-то образом вынудить Дорогова пойти туда… И придумать причину, почему он должен взять меня с собой.
Я позволила Юки себя вымыть, натереть ароматными маслами и даже одеть. Она радостно щебетала, что беременная госпожа — это радость в доме, что подтверждало серьёзность намерений Дорогова. Честно говоря, я вздохнула с облегчением. Не думаю, что смогла бы пройти через это… даже ради спасения жизни. Не своей, конечно, она уже ничего не значит. Ради Макса.
Я вздохнула. Интересно, как он там? Наверняка, в ярости. Когда всё закончится, он будет свободен и начнёт жизнь заново. Раны его заживут, найдёт себе женщину и…
— Вы скучаете по мужу? — участливо спросила Юки. — У вас глаза влажные и такое выражение на лице…
Она сложила ладони, изображая сердечко. Я нахмурилась: о чём это она? Я просто… Какая любовь? Я лишь хочу освободить мир от Дорогова, а Макса от ошейника мести. Это всё! Вскинула подбородок и заявила:
— Я хочу прогуляться.
— Хорошо, — поклонилась девушка и, мгновенно ощутив перемену в моём настроении, снова захлопнулась, будто ракушка. — Следуйте за мной.
Я понимала, что она будет водить меня по дому только там, где положено, но мне нужно проникнуть дальше, мне нужно найти лазейку, заставить Дорогова бежать к Якудза именно сейчас. Я не смогу протянуть в этом доме, полном прогнивших душ и унижения, ни дня! Я задохнусь, не смогу, не выдержу…
Услышала что-то и замерла. Юки заволновалась и потянула меня дальше, но я прижала палец к губам, напоминая, что она не должна выдавать меня, знание японского — наш маленький секрет. Сделала знак, чтобы она оставалась на месте, а сама пошла на звуки. Всё яснее я понимала, что это переплетающиеся стоны и крики, и сердце трепыхалось в груди. Сразу вспомнила рассказы отца и представила, что за вот этими тяжелыми дверьми, через которые едва проникал звук, сейчас кромсают провинившегося бедолагу. А поняв, что крик женский, похолодела от ужаса: нет, я не позволю!
Решительно шагнула и распахнула двери. Ох, лучше бы я послушала Юки. В огромной комнате, полной странных приспособлений и блестящих, словно из тренажёрного зала, но гораздо страшнее на вид, станков, было несколько мужчин и женщин. Сразу в глаза бросилась одна из них. Полностью обнаженная, лежала на изогнутом столе, и, тряся светлыми волосами, громко стонала, пока над ней «трудились» трое голых мускулистых мужчин. Они столпились, но двигались слаженно, не мешая друг другу. Я содрогнулась: а третий там что делает? Нет, не хочу знать!
Отвернулась и заметила другую девушку. Эта была с завязанными глазами. Распятая на одном из станков, она извивалась и кричала, молила о пощаде. Лёгкое цветастое платье несчастной было задрано так, что было видно, что под ним ничего нет. Обнажённый мужчина оглаживал её бёдра и трогал между ног, а девушка плакала и просила прекратить. У меня спина похолодела от ужаса: похоже, это не инсценировка, и девушку собрались изнасиловать. Желая остановить безумие, я шагнула внутрь комнаты и тут увидела Дорогова.
Сидя в кресле, заложив ногу на ногу, он почти без интереса наблюдал за связанной девушкой. Мужчина, явно желая угодить боссу, то сжимал грудь жертвы, то трогал её внизу, чтобы она кричала и плакала громче, но лицо Дорова оставалось безучастным… пока он не заметил меня.
